Борис ПАСТЕРНАК Стихи |
Страница 3 из 12 ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ 1914-1916 ДВОР Мелко исписанный инеем двор! Ты - точно приговор к ссылке На недоед, недосып, недобор, На недопой и на боль в затылке. Густо покрытый услышкой листвы, С солью из низко нависших градирен! Видишь, полозьев чернеются швы, Мерзлый нарыв мостовых расковырян. Двор, ты заметил? Вчера он набряк, Вскрылся сегодня, и ветра порывы Валятся, выпав из лап октября, И зарываются в конские гривы. Двор! Этот ветер, как кучер в мороз, Рвется в перед и по брови нафабрен Скрипом пути и, как козлам прирос К кручам гудящих окраин и фабрик. Руки враскидку, крючки назади, Стан казакином, как облако, вспучен, Окрик и свист, берегись, осади, - Двор! Этот ветер морозный - как кучер. Двор! Этот ветер тем родственен мне, Что со всего околотка с налету Он налипает билетом к стене: "Люди там любят и ищут работы! Люди, там ярость сановней моей! Там даже я преклоняю колени. Люди, как море в краю лопарей, Льдами щетинится их вдохновенье. Крепкие тьме полыханьем огней! Крепкие стуже стрельбою поленьев! Стужа в их книгах - студеней моей, Их откровений - темнее затменье. Мздой облагает зима, как баскак, Окна и печи, но стужа в их книгах - Ханский указ на вощеных брусках О наложении зимнего ига. Огородитесь от вьюги в стихах Шубой; от неба - свечею; трехгорным - от дуновения надежд, впопыхах Двинутых ими на род непокорный@. 1916, 1928 ДУРНОЙ СОН Прислушайся к вьюге, сквозь десны процеженной, Прислушайся к голой побежке бесснежья. Разбиться им не обо что, и заносы Чугунною цепью проносятся понизу Полями, по чересполосице, в поезде, По воздуху, по снегу, в отзывах ветра, Сквозь сосны, сквозь дыры заборов безгвоздых, Сквозь доски, сквозь десны безносых трущоб. Полями, по воздуху, сквозь околесицу, Приснившуюся небесному постнику. Он видит: попадали зубы из челюсти, И шамкают замки, поместия с пришептом, Все вышиблено, ни единого в целости, И постнику тошно от стука костей. От зубьев пилотов, от флотских трезубцев, От красных зазубрин карпатских зубцов. Он двинуться хочет, не может проснуться, Не может, засунутый в сон на засов. И видит еще. Как назем огородника, Всю землю сровняли с землей на Стоходе. Не верит, чтоб выси зевнулось когда-нибудь Во всю ее бездну, и на небо выплыл, Как колокол на перекладине дали, Серебряный слиток глотательной впадины, Язык и глагол ее, - месяц небесный. Нет, косноязычный, гундосый и сиплый, Он с кровью заглочен хрящами развалин. Сунь руку в крутящийся щебень метели,- Он на руку вывалится из расселины Мясистой култышкою, мышцей бесцельной На жиле, картечиной напрочь отстреленной. Его отожгло, как отёеклую тыкву. Он прыгнул с гряды за ограду. Он в рытвине. Он сорван был битвой и, битвой подхлестнутый, Как шар, откатился в канаву с откоса Сквозь сосны, сквозь дыры заборов безгвоздых, Сквозь доски, сквозь десны безносых трущоб. Прислушайся к гулу раздолий неезженных, Прислушайся к бешеной их перебежке. Расскальзывающаяся артиллерия Тарелями ластится к отзывам ветра. К кому присоседиться, верстами меряя, Слова гололедицы, мглы и лафетов? И сказка ползет, и клочки околесицы, Мелькая бинтами в желтке ксероформа, Уносятся с поезда в поле. Уносятся Платформами по снегу в ночь к семафорам. Сопят тормоза санитарного поезда. И снится, и снится небесному постнику... 1914, 1928 ДЕСЯТИЛЕТЬЕ ПРЕСНИ (Отрывок) Усыпляя, влачась и сплющивая Плащи тополей и стоков, Тревога подула с грядущего, Как с юга дует сирокко. Швыряя шафранные факелы С дворцовых пьедесталов, Она горящею паклею Седое ненастье хлестала. Тому грядущему, быть ему Или не быть ему? Но медных макбетовых ведьм в дыму - Видимо-невидимо. . . . . . . . . . . . . . . . . Глушь доводила до бесчувствия Дворы, дворы, дворы... И с них, С их глухоты с их захолустья, Завязывалась ночь портних (Иных и настоящих), прачек, И спертых воплей караул, Когда - с Канатчиковой дачи Декабрь веревки вил, канатчик, Из тел, и руки в дуги гнул, Середь двора; когда посул Свобод прошел, и в стане стачек Стоял годами говор дул. Снег тек с расстегнутых енотов, С подмокших, слипшихся лисиц На лед оконных переплетов И часто на плечи жилиц. Тупик, спускаясь, вел к реке, И часто на одном коньке К реке спускался вне себя От счастья, что и он, дробя Кавалерийским следом лед, Как парные коньки, несет К реке,- счастливый карапуз, Счастливый тем, что лоск рейтуз Приводит в ужас все вокруг, Что все - таинственность, испуг, И сокровенье,- и что там, На старом месте старый шрам Ноябрьских туч; что, приложив К устам свой палец, полужив, Стоит знакомый небосклон, И тем, что за ночь вырос он. В те дни, как от побоев слабый, Пал на землю тупик. Исчез, Сумел исчезнуть от масштаба Разбастовавшихся небес. Стояли тучи под ружьем И, как в казармах батальоны, Команды ждали. Нипочем Стесненной стуже были стоны. Любила снег ласкать пальба, И улицы обыкновенно Невинны были, как мольба, Как святость - неприкосновенны. Кавалерийские следы Дробили льды. И эти льды Перестилались снежным слоем, И вечной памятью героям Стоял декабрь. Ряды окон, Не освещенных в поздний час, Имели вид сплошных попон С прорезами для конских глаз. 1915 ПЕТЕРБУРГ Как в пулю сажают вторую пулю Или бьют на пари по свечке, Так этот раскат берегов и улиц Петром разряжен без осечки. О, как он велик был! Как сеткой конвульсий Покрылись железные щеки, Когда на Петровы глаза навернулись, Слезя их, заливы в осоке! И к горлу балтийские волны, как комья Тоски, подкатили; когда им Забвенье владело; когда он знакомил С империей царство, край - с краем. Нет времени у вдохновенья. Болото, Земля ли, иль море, иль лужа,- Мне здесь сновиденье явилось, и счеты Сведу с ним сейчас же и тут же. Он тучами был, как делами, завален. В ненастья натянутый парус Чертежной щетиною ста готовален Врезалася царская ярость. В дверях, Hад Невой, на часах, гайдуками, Века пожирая, стояли Шпалеры бессонниц в горячечном гаме Рубанков, снастей и пищалей. И. знали: не будет приема. Ни мамок, Ни дядек, ни бар, ни холопей, Пока у него на чертежный подрамок Надеты таежные топи. --------- Волны толкутся. Мостки для ходьбы. Облачно. Небо над буем, залитым Мутью, мешает с толченым графитом Узких свистков паровые клубы. Пасмурный день растерял катера. Снасти крепки, как раскуренный кнастер. Дегтем и доками пахнет ненастье И огурцами - баркасов кора. С мартовской тучи летят паруса Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть, Тают в каналах балтийского шлака, Тлеют по черным следам колеса. Облачно. Щелкает лодочный блок. Пристани бьют в ледяные ладоши. Гулко булыжник обрушивши, лошадь Глухо въезжает на мокрый песок. --------- Чертежный рейсфедер Всадника медного От всадника - ветер Морей унаследовал. Каналы на прибыли, Нева прибывает. Он северным грифелем Наносит трамваи. Попробуйте, лягте-ка Под тучею серой, Здесь скачут на практике Поверх барьеров. И видят окраинцы: За Нарвской, на Охте, Туман продирается, Отодранный ногтем. Петр машет им шляпою, И плещет, как прапор, Пурги расцарапанный, Надорванный рапорт. Сограждане, кто это, И кем на терзанье Распущены по ветру Полотнища зданий? Как план, как ландкарту На плотном папирусе, Он город над мартом Раскинул и выбросил. --------- Тучи, как волосы, встали дыбом Над дымной, бледной Невой. Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был, Город - вымысел твой. Улицы рвутся, как мысли, к гавани Черной рекой манифестов. Нет, и в могиле глухой и в саване Ты не нашел себе места. Волн наводненья не сдержишь сваями. Речь их, как кисти слепых повитух. Это ведь бредишь ты, невменяемый, Быстро бормочешь вслух. 1915 * * * Оттепелями из магазинов Веяло ватным теплом. Вдоль по панелям зимним Ездил звездистый лом. Лед, перед тем как дрогнуть, Соками пух, трещал. Как потемневший ноготь, Ныла вода в клещах. Капала медь с деревьев. Прячась под карниз, К окнам с галантереей Жался букинист. Клейма резиновой фирмы Сеткою подошв Липли к икринкам фирна Или влекли под дождь. Вот как бывало в будни. В праздники ж рос буран И нависал с полудня Вестью полярных стран. Небу под снег хотелось, Улицу бил озноб, Ветер дрожал за целость Вывесок, блях и скоб. 1915, 1928 ЗИМНЕЕ НЕБО Цельною льдиной из дымности вынут Ставший с неделю звездный поток. Клуб конькобежцев вверху опрокинут: Чокается со звонкою ночью каток. Реже-реже-ре-же ступай, конькобежец, В беге ссекая шаг свысока. На повороте созвездьем врежется В небо Норвегии скрежет конька. Воздух окован мерзлым железом. О конькобежцы! Там - все равно, Что, как глаза со змеиным разрезом, Ночь на земле, и как кость домино; Что языком обомлевшей легавой Месяц к скобе примерзает; что рты, Как у фальшивомонетчиков,- лавой Дух захватившего льда налиты. 1915 ДУША О вольноотпущенница, если вспомнится, О, если забудется, пленница лет. По мнению многих, душа и паломница, По-моему,- тень без особых примет. О,- в камне стиха, даже если ты канула, Утопленница, даже если - в пыли, Ты бьешься, как билась княжна Тараканова, Когда февралем залило равелин. О, внедренная! Хлопоча об амнистии, Кляня времена, как клянут сторожей, Стучатся опавшие годы, как листья, В садовую изгородь календарей. 1915 * * * Не как люди, не еженедельно, Не всегда, в толетье раза два Я молил тебя: членораздельно Повтори творящие слова. И тебе ж невыносимы смеси Откровений и людских неволь. Как же хочешь ты, чтоб я был весел, С чем бы стал ты есть земную соль? 1915 РАСКОВАННЫЙ ГОЛОС В шалящую полночью площадь, В сплошавшую белую бездну Незримому ими - "Извозчик!" Низринуть с подъезда. С подъезда Столкнуть в воспаленную полночь, И слышать сквозь темные спаи Ее поцелуев - "На помощь!" Мой голос зовет, утопая. И видеть, как в единоборстве С метелью, с лютейшей из лютен, Он - этот мой голос - на черствой Узде выплывает из мути... 1915 МЕТЕЛЬ 1 В посаде, куда ни одна нога Не ступала, лишь ворожеи да вьюги Ступала нога, в бесноватой округе, Где и то, как убитые, спят снега,- Постой, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, лишь ворожеи Да вьюги ступала нога, до окна Дохлестнулся обрывок шальной шлеи. Ни зги не видать, а ведь этот посад Может быть в городе, в Замоскворечьи, В Замостьи, и прочая (в полночь забредший Гость от меня отшатнулся назад). Послушай, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, одни душегубы, Твой вестник - осиновый лист, он безгубый, Безгласен, как призрак, белей полотна! Метался, стучался во все ворота, Кругом озирался, смерчом с мостовой... - Не тот это город, и полночь не та, И ты заблудился, ее вестовой! Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста. В посаде, куда ни один двуногий... Я тоже какой-то... я сбился с дороги: - Не тот это город, и полночь не та. 2 Все в крестиках двери, как в Варфоломееву Ночь. Распоряженья пурги-заговорщицы: Заваливай окна и рамы заклеивай, Там детство рождественской елью топорщится. Бушует бульваров безлиственных заговор. Они поклялись извести человечество. На сборное место, город! За город! И вьюга дымится, как факел над нечистью. Пушинки непрошенно валятся на руки. Мне страшно в безлюдья пороши разнузданной. Снежинки снуют, как ручные фонарики. Вы узнаны, ветки! Прохожий, ты узнан! Дыра полыньи, и мерещится в музыке Пурги: - Колиньи, мы узнали твой адрес! - Секиры и крики: - Вы узнаны, узники Уюта! - и по двери мелом - крест-накрест. Что лагерем стали, что подняты на ноги Подонки творенья, метели - сполагоря. Под праздник отправятся к праотцам правнуки. Ночь Варфоломеева. За город, за город! 1914, 1928 УРАЛ ВПЕРВЫЕ Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти, На ночь натыкаясь руками, Урала Твердыня орала и, падая замертво, В мученьях ослепшая, утро рожала. Гремя опрокидывались нечаянно задетые Громады и бронзы массивов каких-то. Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого Шарахаясь, падали призраки пихты. Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе: Он им был подсыпан - заводам и горам - Лесным печником, злоязычным Горынычем, Как опий попутчику опытным вором. Очнулись в огне. С горизонта пунцового На лыжах спускались к лесам азиатцы, Лизали подошвы и соснам подсовывали Короны и звали на царство венчаться. И сосны, повстав и храня иерархию Мохнатых монархов, вступали На устланный наста оранжевым бархатом Покров из камки и сусали. 1916 ЛЕДОХОД Еще о всходах молодых Весенний грунт мечтать не смеет. Из снега выкатив кадык, Он берегом речным чернеет. Заря, как клещ, впилась в залив, И с мясом только вырвешь вечер Из топи. Как плотолюбив Простор на севере зловещем! Он солнцем давится заглот И тащит эту ношу по мху. Он шлепает ее об лед И рвет, как розовую семгу. Капель до половины дня, Потом, морозом землю скомкав, Гремит плавучих льдин резня И поножовщина обломков. И ни души. Один лишь хрип, Тоскливый лязг и стук ножовый, И сталкивающихся глыб Скрежещущие пережевы. 1916, 1928 * * * Я понял жизни цель и чту Ту цель, как цель, и эта цель - Признать, что мне невмоготу Мириться с тем, что есть апрель, Что дни - кузнечные мехи, И что растекся полосой От ели к ели, от ольхи К ольхе, железный и косой, И жидкий, и в снега дорог, Как уголь в пальцы кузнеца, С шипеньем впившийся поток Зари без края и конца. Что в берковец церковный зык, Что взят звонарь в весовщики, Что от капели, от слезы И от поста болят виски. 1916 ВЕСНА 1 Что почек, что клейких заплывших огарков Налеплено к веткам! Затеплен Апрель. Возмужалостью тянет из парка, И реплики леса окрепли. Лес стянут по горлу петлею пернатых Гортаней, как буйвол арканом, И стонет в сетях, как стенает в сонатах Стальной гладиатор органа. Поэзия! Греческой губкой в присосках Будь ты, и меж зелени клейкой Тебя б положил я на мокрую доску Зеленой садовой скамейки. Расти себе пышные брыжжи и фижмы, Вбирай облака и овраги, А ночью, поэзия, я тебя выжму Во здравие жадной бумаги. 2 Весна! Не отлучайтесь Сегодня в город. Стаями По городу, как чайки, Льды раскричались, таючи. Земля, земля волнуется, И катятся, как волны, Чернеющие улицы,- Им, ветреницам, холодно. По ним плывут, как спички, Сгорая и захлебываясь, Сады и электрички,- Им, ветреницам, холодно. От кружки синевы со льдом, От пены буревестников Вам дурно станет. Впрочем, дом Кругом затоплен песнью. И бросьте размышлять о тех, Кто выехал рыбачить. По городу гуляет грех И ходят слезы падших. 3 Разве только грязь видна вам, А не скачет таль в глазах? Не играет по канавам - Словно в яблоках рысак? Разве только птицы цедят, В синем небе щебеча, Ледяной лимон обеден Сквозь соломину луча? Оглянись, и ты увидишь До зари, весь день, везде, С головой Москва, как Китеж,- В светло-голубой воде. Отчего прозрачны крыши И хрустальны колера? Как камыш, кирпич колыша, Дни несутся в вечера. Город, как болото, топок, Струпья снега на счету, И февраль горит, как хлопок, Захлебнувшийся в спирту. Белым пламенем измучив Зоркость чердаков, в косом Переплете птиц и сучьев - Воздух гол и невесом. В эти дни теряешь имя, Толпы лиц сшибают с ног. Знай, твоя подруга с ними, Но и ты не одинок. 1914 ИВАКА Кокошник нахлобучила Из низок ливня - паросль. Футляр дымится тучею, В ветвях горит стеклярус. И на подушке плюшевой Сверкает в переливах Разорванное кружево Деревьев говорливых. Сережек аметистовых И шишек из сапфира Нельзя и было выставить, Из-под земли не вырыв. Чтоб горы очаровывать В лиловых мочках яра, Их вынули из нового Уральского футляра. 1916, 1928 СТРИЖИ Нет сил никаких у вечерних стрижей Сдержать голубую прохладу. Она прорвалась из горластых грудей И льется, и нет с нею сладу. И нет у вечерних стрижей ничего, Что б там, наверху, задержало Витийственный возглас их: о торжество, Смотрите, земля убежала! Как белым ключом закипая в котле, Уходит бранчливая влага,- Смотрите, смотрите - нет места земле От края небес до оврага. 1915 ЭХО Ночам соловьем обладать, Что ведром полнодонным колодцам. Не знаю я, звездная гладь Из песни ли, в песню ли льется. Но чем его песня полней, Тем полночь над песнью просторней. Тем глубже отдача корней, Когда она бьется об корни. И если березовых куп Безвозгласно великолепье, Мне кажется, бьется о сруб Та песня железною цепью, И каплет со стали тоска, И ночь растекается в слякоть, И ею следят с цветника До самых закраинных пахот. 1915 ТРИ ВАРИАНТА 1 Когда до тончайшей мелочи Весь день пред тобой на весу, Лишь знойное щелканье белочье Не молкнет в смолистом лесу. И млея, и силы накапливая, Спит строй сосновых высот. И лес шелушится и каплями Роняет струящийся пот. 2 Сады тошнит от верст затишья. Столбняк рассерженных лощин Страшней, чем ураган, и лише, Чем буря, в силах всполошить. Гроза близка. У сада пахнет Из усыхающего рта Крапивой, кровлей, тленьем, страхом. Встает в колонны рев скота. 3 На кустах растут разрывы Облетелых туч. У сада Полон рот сырой крапивы: Это запах гроз и кладов. Устает кустарник охать. В небе множатся пролеты. У босой лазури - походь Голенастых по болоту. И блестят, блестят, как губы, Не утертые рукою, Лозы ив, и листья дуба, И следы у водопоя. 1914 ИЮЛЬСКАЯ ГРОЗА Так приближается удар За сладким, из-за ширмы лени, Во всеоружьи мутных чар Довольства и оцепененья. Стоит на мертвой точке час Не оттого ль, что он намечен, Что желчь моя не разлилась, Что у меня на месте печень? Не отсыхает ли язык У лип, не липнут листья к небу ль В часы, как в лагере грозы Полнеба топчется поодаль? И слышно: гам ученья там, Глухой, лиловый, отдаленный. И жарко белым облакам Грудиться, строясь в батальоны. Весь лагерь мрака на виду. И, мрак глазами пожирая, В чаду стоят плетни. В чаду - Телеги, кадки и сараи. Как плат белы, забыли грызть Подсолнухи, забыли сплюнуть, Их всех поработила высь, На них дохнувшая, как юность. -------- Гроза в воротах! на дворе! Преображаясь и дурея, Во тьме, в раскатах, в серебре, Она бежит по галерее. По лестнице. И на крыльцо. Ступень, ступень, ступень.- Повязку! У всех пяти зеркал лицо Грозы, с себя сорвавшей маску. 1915 ПОСЛЕ ДОЖДЯ За окнами давка, толпится листва, И палое небо с дорог не подобрано. Все стихло. Но что это было сперва! Теперь разговор уж не тот и по-доброму. Сначала все опрометью, вразноряд Ввалилось в ограду деревья развенчивать, И попранным парком из ливня - под град, Потом от сараев - к террасе бревенчатой. Теперь не надышишься крепью густой. А то, что у тополя жилы полопались,- Так воздух садовый, как соды настой, Шипучкой играет от горечи тополя. Со стекол балконных, как с бедер и спин Озябших купалыциц,- ручьями испарина. Сверкает клубники мороженый клин, И градинки стелются солью поваренной. Вот луч, покатясь с паутины, залег В крапиве, но, кажется, это ненадолго, И миг недалек, как его уголек В кустах разожжется и выдует радугу. 1915, 1928 |
||||||||||||||
| След. » |
|---|
ВСЕ!!!
| ВСЕ!!! |