БИБЛИОТЕКА "СИМВОЛИКА". Литература о символике и символах. Литературный журнал "Мой берег"

крест

Мы знаем, что основа христианской жизни с первых веков Христианства и до наших дней одна и та же. Эта основа заключается в возрождении в новую жизнь, в теснейшем общении с Богам, совершающемся главным образом в таинстве Евхаристия. Храмы наши, в силу совершающегося в них этого таинства, объединяя в себе вызванных из мира людей, обновленных в таинстве Евхаристии, выделяются из всех других мест, носят как бы особую печать, печать того, что в них совершается. Среди многих наименований храма у первых христиан, как, например «церковь», «дом Церкви», наиболее распространенным было название «дом Господень». Это наименование подчеркивает от-личие храма от всякого другого здания, указывает на его особый для христиан смысл. Этот смысл связан с наследием Ветхого Завета. Ветхозаветная скиния, прообраз нашего храма, была построена по образу, показанному Моисею на горе Синайской. Сам Бог дает не только общий ее план, но и определяет все ее устройство до мельчайших деталей.

* * *

Ветхозаветная Церковь, как впрочем и все другие древние религии, пользовалась символами. Символика ее предображала пришествие Спасителя. Теперь, когда пришествие Спасителя уже со-вершилось, символика все же продолжает существовать и в новозаветной Церкви и составляет не-обходимую принадлежность ее богослужения. Все наше богослужение пронизано символами, они всюду: в словах, в образах, в жестах, в одежде. Символика представляет собою таинственный язык, приоткрывающий верующим то, что таинственно и незримо совершается в храме, и открывающий им глаза на определенную, всегда живущую в Церкви реальность, которую передать не-посредственно, то есть показать, невозможно. Эта реальность — начатки грядущего Царствия Божия, подлинные его начатки, которые реальны не только духовно, но и материально в таинстве Евхаристии, центральном таинстве Церкви. Именно чтобы сделать нас более сознательными причастниками этого таинства, причастниками, следовательно, Царствия Божия, привлечь и сделать нас участниками в подготовке вместе со всею Церковью пришествия этого Царствия, цели существования всего мира, Церковь и ставит перед нашими главами образ этого Царствия. Она пользуется видимыми образами, чтобы возвысить нас к невидимому, недоступному нашим внешним чувствам. Ибо «...мы не в состоянии подниматься до созерцания духовных предметов, — говорит преп. Иоанн Дамаскин, — без какого-либо посредства, и для того чтобы подняться вверх, имеем нужду в том, что родственно нам и сродно» (1-е Слово в защиту святых икон, гл. II). Другими словами, богослужение со всем, что в него входит, есть путь к нашему освящению, нашему обожению. в храме все направлено к этой цели. После грехопадения Ветхий Завет был так сказать первым этапом на пути к этой цели, подготовлением следующей ступени — Нового Завета. То, что для Ветхого Завета было будущим, стало настоящим, а это настоящее, в свою очередь, готовит нас и ведет к будущему, к тому, что святые отцы называют горним Иерусалимом. Вот что говорит об этом, ссылаясь на послание ап. Павла к евреям, преп. Иоанн Дамаскин: «Замечай, что и закон, и все сообразное с ним, и все служение, имеющее у нас место, суть рукотворенная святая, приводящая нас к невещественному Богу при посредстве вещества. Закон и все сообразное с законом было некоторым оттенением будущего образа, то есть имеющего у нас место служения, а имеющее у нас место служение—образ будущих благ; самые же вещи (Eвp. 10, 1) —вышний Иерусалим, нематериальный и нерукотворенный, подобно тому, как говорит тот же самый божественный апостол: не имамы бо зде пребываюшаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. 13, 14), каковой есть вышний Иерусалим, емуже художник и содетель Бог (Евр. 11, 10). Ибо все, как сообразное с законом, так и сообразное с нашим служением, произошло ради того (то есть вышнего Иерусалима)» Образом этого вышнего Иерусалима и является, по толкованию святых отцов, наш храм: он—новое небо и новая земля, преображенный мир грядущего Царствия Божия, в котором вся умиротворенная тварь будет собрана вокруг своего Творца. Именно из такого представления о храме и вытекают основные принципы его постройки и росписи. Святые отцы не говорят, какого вида должен быть храм, не указывают, где помещать тот или иной сюжет росписи, каким должен быть церковный образ и т. д. Все это вытекает из общего смысла храма, а потому и подчиняется определенному канону, определенным рамкам, аналогичным рамкам литургического творчества. Иначе говоря, нам дается общее правило, направляющее наши усилия и предоставляющее полную свободу действию в нас благодати Духа Святого. Это общее правило передается из поколения в поколение в живом Предании Церкви, Предании, которое восходит не только к апостолам, но еще и к ветхозаветному закону.

Таким образом, символическое значение храма обусловливает его отличие от всякого другого здания или помещения, его обособленность. Обособленность эта соответствует особой природе Церкви и выражает ее. «Царство Мое», то есть Церковь, говорит ее Глава и Основатель Господь Иисус Христос, «не от мира сего». Церковь живет в мире и для мира, для его опасения. Это — цель ее существования. Будучи царством не от мира сего, она имеет свою, отличную от мира, природу и цель свою может осуществлять, только оставаясь верной своей надмирной природе, оставаясь сама собою. И образ жизни ее, и методы действия—не то, что в мире. Поэтому все то, что служит ей средствами выражения и воздействия на людей, отличается от методов и действий мирских. В частности, искусство ее совершенно другого порядка и преследует совершенно иные цели. Если оно смешивается с мирским искусством, оно перестает соответствовать тому, что оно должно выражать, перестает соответствовать той цели, которой оно служит, то есть не выполняет своего назначения, подрывает действие и спасительную миссию Церкви в мире. Поэтому так важно всегда и во всех областях церковного делания помнить об особом характере Церкви, в частности в области искусства, которое непосредственно и сильно воздействует на человеческую душу.

С первых веков христианства Церковь придала храму и богослужению формы, соответствующие ее природе и ее назначению. Она установила внутренний вид храма, характер церковного образа, пения, облачений духовенства и т. д., и т.д. Все это составляет в храме и богослужении согла-сованный ансамбль, органическое подчинение всех видов искусства основной цели, составляет литургическое единство, литургическую полноту. Это литургическое единство, общая направлен-ность разных составных частей к единой цели предполагает прежде всего подчинение этих частей общему смыслу храма и, следовательно, полный отказ от самостоятельной, обособленной роли, от выражения собственного «я». Образ, пение и т. д. перестают быть видами искусства, следующими каждый своим путем, отдельно и независимо от других, и становятся разнородными средствами, выражающими каждое по-своему одно и то же— общий смысл храма как образа преображенного, умиротворенного мира. Все они носят как бы печать этого обновленного мира, печать Царствия Божия. Этот путь подчинения — единственный путь, на котором всякое искусство, входя составной частью в единое гармоническое целое, обретает полноту своего значения, свою полноценность.

Объединенные этой общей целью, эти разнородные элементы, входя в наше богослужение, являются осуществлением, в области литургической, того «единства в многообразии» и того «богатства и разнообразия в единстве», которое в целом и в деталях выражает соборное начало Церкви. Именно это и создает ту особую церковную красоту, совершенно отличную от красоты мирской, ту духовную красоту, которую мы называем благолепием и которая действительно является отблеском, отражением красоты горнего мира. В этом смысле прекрасной иллюстрацией может служить повествование летописца об обращении в христианство св. равноапостольного князя Владимира. Когда его послы, отправленные ознакомиться с различными религиями, вернулись из Константинополя, то сообщили, что, присутствуя на богослужении в xpaмe Святой Софии, они не знали, находятся ли они на земле или на небе. Даже если это только легенда, то она все же прекрасно передает смысл православного храма и богослужения, указывает на ту особую красоту, которую мы называем церковным благолепием. Особенно характерно то, что императорский дворец, который, наверное, был не менее великолепен и богат, чем собор Святой Софии, нисколько не поразил послов св. Владимира.

* * *

Из истории и археологии мы знаем, что в первые века христиане, кроме катакомбных и домовых церквей, о которых упоминают Деяния Апостольские и Послания, строили и наземные храмы. Во время гонений эти храмы разрушались, а затем снова восстанавливались. Но, несмотря на сущест-вование этих храмов, отцы первых веков и другие писатели очень мало говорят о богослужении и почти ничего не говорят ни о смысле храма, ни о его значении, ни о его символике. Чем объясняет-ся это молчание? Предполагают, что для этого существовали две причины: 1) Нужно ли было, спрашивается, писать о том, что всем хорошо известно, чем все живут и дышат? 2) Не в интересах христиан было посвящать в свои таинства окружающий их языческий мир и излагать ему свои сокровенные верования, чувствования и надежды. Истины своей веры первые христиане исповедывали более самой своей жизнью, мало формулируя их словесно. Поэтому, так же как догматические истины вероучения, символика храма не оформлялась в сознании христиан с такой теоретической раздельностью, с какой была выражена позже. Здесь было, можно сказать, то же самое, что, например, случилось с догматическим учением о Богочеловечестве Господа Иисуса Христа. Эта истина тоже исповедывалась первыми христианами более практически, самой своей жизнью, но не имела еще достаточно полного теоретического выражения. Но потом, в силу внешней необходимости, ввиду появления ересей и лжеучений, она была раскрыта и точно формулирована теоретически. То же было и с символикой xpaмa. И все же от первых веков дошли до нас некоторые указания на общее образное восприятие храма. Так, например, в памятниках III и IV вв. (использующих в свою очередь еще более древние источники), говорится о том, что храм должен напоминать верующим корабль и что он должен иметь три двери как указание на Святую Троицу. Почему? Отцы Церкви очень часто прибегают к образу корабля, и в особенности к образу Ноева ковчега, для обозначения Церкви. Ноев ковчег был прообразом Церкви, и как этот ковчег явился спасением от волн потопа, так и Церковь, водимая Духом Святым по волнам житейского моря, является спасительным прибежищем для христиан. Поэтому, естественно, что образ этот применялся и к xpaмy. И до сих пор средняя часть храма называется «кораблем». На некоторых древних памятниках находим символическое изображение Ноева ковчега в виде четырехугольного ящика с голубем наверху. А археологические раскопки показывают, что многие древние храмы и строились именно по этому четырехугольному плану, то есть по образу Ноева ковчега. Таким образом Ноев ковчег, будучи прообразом Церкви, служит и образцом для храма. С первого взгляда, для человека внешнего, эта аналогия с Ноевым ковчегом или же указание на Пресвятую Троицу при помощи трех дверей могут показаться отвлеченными, надуманными образами, не имеющими реального значения. Но в действительности это не так. Представив себе жизнь первых христиан, их маленькие общины, окруженные со всех сторон язычеством, враждебным особенно в периоды гонений, увидим, что для христиан храм был действительно настоящим ковчегом, в котором они находили убежище и спасение в таинствах.

Итак, первые храмы, как и наши теперешние, имели символический смысл и должны были возводить человеческие ум и душу к божественной жизни. Другими словами, посредством архитектуры храма, созданного человеческими руками, Церковь возводит нас к созерцанию вещей не только невидимых, но и не поддающихся никакому прямому выражению. Таким образом предметы, видимые телесными глазами, служат нам внешними знаками, символами, вводящими нас в соприкосновение с божественным миром. Здесь применяется то, что святые отцы выражали крат-кой и сжатой формулой: видимые предметы возводят нас к созерцанию вещей невидимых.

С IV века символика храма начинает толковаться и разъясняться более подробно. Обстоятельства, вызвавшие необходимость более пространных толкований, были следующие: во-первых, Церковь в IV веке при Константине Великом получила гражданские права. Это историческое событие повело к торжеству Церкви и имело громадные последствия для ее искусства. Началось небывалое до тех пор строительство и украшение храмов, об этом строительстве известный историк Церкви начала IV века Евсевий, епископ Кесарийский, говорит пространно и с большим увлечением: «Светлый и ясный день, не омраченный никаким облаком, озарил лучами небесного света Церкви Христовы во всей вселенной... Храмы получают гораздо лучший вид, нежели прежние, разрушенные. По городам начались праздники обновления и освящения вновь устроенных храмов... Богослужение предстоятелей и священнодействия иереев стали совершенными, церковные обряды сделались благолепными». Громадное множество новообращенных заполнило эти новые храмы. Понятно, что большинство их нуждалось в руководстве, в разъяснении христианской веры и духовном наставлении: собственным своим духовным опытом они руководствоваться не могли, так как этого опыта у них и не было. Одним из средств такого наставления и обучения была символика храма и богослужения. Естественно, что эта необходимость объяснять символическое значение храма не могла не оказать влияние и на точное я раздельное формулирование символики: она прямо вызывала такое формулирование. Другим обстоятельством, вызвавшим теоретическое уточнение символики храма, было то, что с IV века главным образом стало слагаться в определенный вид христианское богослужение. Наши литургии свв. Василия Великого и Иоанна Златоустого относятся в основном к этому времени. В некоторых древних литургиях символические толкования для назидания и научения верующих входили прямо в состав литургии. Эти разъяснения делались диаконом во время самого богослужения. Предполагается, что они были внесены в чин литургии в конце III или начале IV века, то есть как раз в то время, когда в таких разъяснениях была особенно большая нужда ввиду наплыва в храмы большого количества новообращенных. Это наводит на мысль, что и в наше время такие разъяснения не были бы излишними, хотя бы после богослужения, во время проповеди.

Что же определяло символику храма? На чем она основана? В основе всей христианской жизни лежат две истины нашей веры: одна — искупительная жертва Спасителя, необходимость участия в этой жертве, причастия к ней для спасения, необходимость в каком-то смысле повторить эту жертву в душе каждого человека, другая основная истина — это цель и результат и самый смысл этой жертвы: преображение человека, а с ним и всего видимого мира, павшего по его вине, это примирение мира и Бога. Последняя истина является основной темой символики храма. Это и понятно, ибо все божественное откровение человеку, вся необъятность жертвы, принесенной Богом за человека, с одной стороны, а все, что человек приносит Богу, с другой стороны, все направлено к одной цели, к тому, что святые отцы называют горним Иерусалимом, Царством Божиим. Вне этой перспективы, осмысляющей каждое наше действие, каждую нашу молитву, вера наша потеряла бы смысл. Именно эта направленность к будущему, это строительство будущего и отличает христианское богослужение от всякого другого. Богослужение может совершаться на разных язы-ках. Так же и храм может иметь разную форму—форму креста, базилики, ротонды или другую; он, может быть построен по вкусам и понятиям той или иной эпохи, того или иного народа, но смысл его был, есть и будет всегда один и тот же. Каждый народ вносит в храмоздательство свои, характерные для него черты, но разнообразие форм только сильнее подчеркивает единство смысла, исповедание одной и той же истины.

В «Истории Церкви» Евсевия, в его слове на освящение храма в Тире, дается уже довольно обстоятельное раскрытие символики храма (Книга 10, глава 4—относится к первой четверти IV века). Основная его мысль заключается в том, что, во-первых, в храме мы видим то же, что и слышим. Поэтому храм должен соответствовать богослужению, которое в нем происходит. Во-вторых, храм видимый устроен по образу храма невидимого, то есть Церкви, и существенно ей уподобляется. Он есть дом Божий, потому что в нем пребывает Бог и находятся верующие, уготовавшие себя сосудами Духа Божия. Храм есть земное небо будущего века, где Бог пребывает «всяческая во всем». Красота храма как бы приподнимает завесу над красотой горнего Иерусалима, который Бог уготовал для любящих его. Но Евсевий не ограничивается объяснением храма в его целом. Он разъясняет и назначение отдельных частей храма, то есть алтаря, а также средней части и притвора. Ценность этих показаний Евсевия—в том, что он приводит исторически достоверные факты, свидетелем ко-торых он был, и, с другой стороны, — в том, что он верно отражает мысли и настроения Церкви своего времени.

Наиболее полное и детальное раскрытие символика храма получает в VII и VIII веках. Наиболее систематические толкования находятся в писаниях св. Максима Исповедника (Мистагогия VII века), который дает также замечательное толкование литургии; в писаниях св. Софрония, Патриарха Иерусалимского (также VII века), и у св. Германа, Патриарха Константинопольского (умершего в 740 году, великого исповедника Православия в период иконоборчества). Большинство отцов-литургистов, толкователей храма и богослужения, жило в VII и VIII веках, то есть как раз в эпоху большого расцвета литургического творчества. Это — эпоха творцов канонов — св. Андрея Критского, св. Космы Маюмского, св. Иоанна Дамаскина. Надо иметь в виду, что все эти святоотеческие толкования храма и его символики, так же как и мысли об этом Евсевия, нельзя рассматривать как изложение только их личного понимания. Высказывания их отнюдь не являются выражением их личных воззрений на храм. Символика храма имеет объективное основание в самой сущности Христианства и является выражением определенной реальности, выражением литургической жизни Церкви, то есть существеннейшего аспекта церковного Предания. В этом смысле характерны слова св. Симеона Солунского, которыми он начинает свою «Книгу о храме»: «Передаю вам с любовью то, что я почерпал у святых отцов. Ибо у нас нет ничего нового, но мы сохранили все, как символ веры, в том виде, в каком оно дошло до нас с первых времен. Мы совершаем богослужение совершенно так же, как заповедал Сам Спаситель и как установили апостолы и отцы Церкви». Здесь мы видим то же, что и в богословской мысли, в области которой святые отцы также всячески старались оградить свои высказывания от личного, субъективного элемента.

Вернемся к толкованию храма. Св. Максим Исповедник и св. Софроний, Патриарх Иерусалимский, видят в храме образ мира духовного и мира чувственного, то есть образ того, что мы воспринимаем нашими чувствами, и того, что мы воспринимаем мысленно. Как видим, здесь подчеркивается космическое значение храма, как образа всего тварного мира, конечно, преображенного

Св. Герман в своем толковании прибегает к своего рода игре слов: он говорит о Церкви, Теле Христове, и о храме в одних и тех же выражениях, совмещая их в одной и той же фразе, чтобы осо-бенно подчеркнуть, что храм является образом Церкви. Он говорит: «Церковь есть земное небо, в котором живет и пребывает пренебесный Бог». «Она служит напоминанием распятия, погребения и воскресения Христова и прославлена более скинии свидения»—это явно относится к храму. И далее — «она предображена в патриархах, основана на апостолах... она предвозвещена пророками, благоукрашена иерархами, освящена мучениками и утверждается престолом на их святых останках». Здесь явное и умышленное смешение Церкви и храма, который является ее образом. Подчеркнув это достаточно, св. Герман переходит уже собственно к храму: «Церковь,—говорит он,—есть божественный дом, где совершается таинственное, животворящее жертвоприношение, где есть и внутреннее святилище, и священный вертеп, и гробница, и душеспасительная животворящая трапеза, где ты найдешь перлы божественных догматов, коим учил Господь учеников Своих». Св. Симеон Солунский также подчеркивает этот смысл храма и говорят, что «сам торжественный чин ос-вящения храма представляет его нам таинственным небом и Церковью первородных». Конечно, здесь имеется в виду не только Церковь земная, но и неразрывно с ней связанная Церковь небесная, иначе говоря, то Царствие Божие, в котором Бог будет «всяческая во всем», по словам св. апостола Павла (Ефес. 1, 23). Поэтому-то храм и есть образ «будущих благ», как говорит св. Иоанн Дамаскин, а св. Симеон Солунский называет храм раем и райскими дарами, так как он содержит не древо жизни, а самую жизнь, действующую в таинствах и раздаваемую верующим.

Как видим, значение храма чрезвычайно сложно и богато по своему содержанию. С одной стороны, он является священным местом, где члены Церкви приобщаются в таинствах божественной жизни. Поэтому он — начаток грядущего Царствия Божия, как бы его частица, уже существующая на земле и предвосхищающая его славное пришествие. С другой стороны, храм есть и образ этого Царствия Божия, к которому Церковь ведет мир. Эта мысль красной нитью проходит во всех святоотеческих толкованиях.

Давая толкование храма в его целом, отцы в то же время объясняют и значение каждой отдельной его части. Храм разделяется на три части, как разделялись на три части и скиния Моисеева, и храм Соломонов. Церковь сохранила этот основной план постройки скинии и храма. Также как народ израильский — ветхозаветная Церковь — был прообразом Церкви новозаветной, так и скиния, и храм Соломона прообразовали новозаветный храм. Св. Симеон Солунский видит в этом трехчастном делении символическое указание на чиноначалия горних сил, разделяющихся на три иерархии, а также указание на самый народ благочестивый, состоящий их трех разрядов —священнослужителей, верных и, наконец, кающихся и оглашенных. Алтарь предназначен для совершителей таинств, духовенства. Из трех частей храма он является частью наиболее важной, в которую не все могут входить. Он соответствует Святому Святых ветхозаветной скинии. Это—основная святыня всего храма, освящающая все здание. Алтарь—это та часть храма, которая сим-волически изображает «селение Божие», «небо небесе», по выражению св. Симеона Солунского, или, как говорит св. патриарх Герман, «место, где восседает на престоле со апостолами Христос, Царь всяческих». Обычно алтарь помещается в восточной части храма и, таким образом, весь храм обращен к востоку. Объясняется это, с одной стороны, тем, что потерянный нами рай находился на востоке. С другой стороны, и особенно, это объясняется будущим, к которому направлена вся христианская жизнь. Это будущее — Царствие Божие, которое часто, особенно в памятниках пер-вых веков, называется восьмым днем творения. Пришествие этого дня, который мы ждем и подготовляем, его восход, и символизируется восходом солнца, востоком. Поэтому св. Василий Великий и предписывает (прав. 90) обращаться при молитве на восток.

Средняя часть храма, так называемый «корабль», соответствует тому, что в ветхозаветной скинии называлось «Святилище» и было отделено от двора завесой. Сюда ежедневно входили священники для воскурения фимиама. В новозаветной Церкви в храм входят верующие миряне, «царское священство, народ свят», по выражению ап. Петра (1 Петр. 2, 9), и приносят Богу фимиам молитвы. Другими словами, эта часть храма вмещает в себе верующих, то есть людей, просвещенных светом веры Христовой и готовящихся к восприятию благодати, изливающейся в таинстве Евхаристии. Воспринимая эту благодать, они становятся искупленными, освященными, становятся Царством Божиим. Если алтарь изображает собою то, что превосходит тварный мир, селение Божие, где пребывает Сам Бог, то средняя часть храма изображает собою мир тварный, но уже оправданный, освященный, обоженный. Царствие Божие, новое небо и новую землю в собственном смысле. Так и представляют символическое значение этой части xpaмa отцы Церкви в своих толкованиях. По толкованию св. Максима Исповедника, как в человеке соединяются начало телесное и начало духовное, причем последнее не поглощает первого и не растворяется в нем, но оказывает на него свое одухотворяющее влияние, так что тело становится выражением духа,—так и в храме, алтарь и средняя часть входят во взаимодействие, причем первый просвещает и руководит вторую и последняя становится таким образом чувственным выражением первого. При таком их соотношении восстанавливается нарушенный грехопадением порядок вселенной, то есть восстанавливается то, что было в раю и что будет в Царствии Божием. Другие отцы, как например св. Симеон Солунский, прямо говорят, что средняя часть храма означает «и небесные обители, и рай».

Наконец, притвор соответствует двору скинии, внешней ее части, где стоял народ. Теперь, когда народ освящен и помещается в средней части, в притворе стоят оглашенные и кающиеся, то есть те, кто еще только готовится войти в Церковь, и те, кого Церковь определяет как особую категорию лиц, не допускаемых к причащению Святых Тайн. Поэтому когда совершается таинство Евхаристии, из средней части храма удаляются все, кто не может участвовать в таинстве: одни потому, что они еще не члены Церкви, другие потому, что они от нее отпали или являются недостойными. Таким образом, уже самый архитектурный план храма проводит четкую грань между теми, кто приобщается Тела Христова, и теми, кто не может его приобщаться. Последние не изгоня-ются из храма и могут пребывать в нем до опреде-ленного момента, но они не могут участвовать во внутренней, сакраментальной жизни Церкви. Ме-сто их не совершенно вне Церкви, но и не внутри ее. Они на периферии, на грани между Церковью и миром. По толкованию святых отцов, притвор символизирует собою землю необновленную, еще лежащую во грехе, и даже ад. Притвор всегда на-ходится в части храма, противоположной алтарю.

Трехчастное деление храма, как наиболее полно выражающее смысл храма, является наибо-лее распространенным. Но такое деление не явля-ется абсолютной необходимостью. Только алтарь и средняя часть совершенно необходимы,—без них храм не храм, а без притвора храм все же яв-ляется храмом. Впрочем, однако, наличие притво-ра весьма желательно.

Таким образом, общий смысл святоотеческих толкований символики храма сводится к следующему: храм является образом грядущего Царствия Божия. Чтобы уточнить этот образ и чтобы указать на это Царствие Божие, Церковь прибегает к изображениям.

Иконографические сюжеты должны распределяться в храме в зависимости от смысла и значения каждой его части и ее роли в богослужении. Если символика богослужения была разъяснена святыми отцами до иконоборческого периода, то соответствие между этой символикой и росписью храма было уточнено и наиболее полно выражено после иконоборческого периода, когда эта роспись в Византийской Церкви получила вид точной и ясной богословской системы. Здесь будет сказано только об этом классическом, идеальном типе росписи храма и лишь в самых общих чертах (чтобы завершить общее понятие о xpaмe). С XI века, когда после иконоборчества общая система росписи была окончательно установлена, и до конца XVII века распределение иконографических сюжетов в храме ни в чем не меняется, по крайней мере в дошедших до нас памятниках. Конечно, эта устойчивость и это единообразие выражаются лишь в общих чертах, а не в деталях росписи.

Поскольку алтарь представляет то, что пре-восходит весь сотворенный мир, жилище Самого Бога, и в алтаре совершается Таинство Евхаристии, постольку в нем изображалось то, что с этим Таинством наиболее непосредственно связано. Первый ряд росписи, начиная снизу, представлял отцов литургистов и с ними других святителей и святых диаконов, как участников в богослужении. Выше — сама Евхаристия: причащение апостолов под двумя видами — хлебом и вином. Еще выше, над Евхаристией, непосредственно за престолом, — изображение Божией Матери. Такое Ее место в непосредственной близости к изображению таинства соответствует Ее месту в Евхаристическом Каноне, в котором Церковь поминает Ее во главе всей Церкви, непосредственно после таинства преложения Святых Даров. Вместе с тем, так как Божия Матерь олицетворяет, вернее представляет в Своем Лице самое Церковь, ибо Она вместила в Себе невместимого Бога, Которого весь сотворенный Им мир вместить не может, то Она в этом месте алтаря часто изображалась в образе «Оранты», то есть как Предстательница пред Богом за грехи мира, каковой Она, как и Церковь, является. И изображение Ее в виде «Оранты» именно там, где совершается Бескровная Жертва, приобретало совершенно особый смысл. Ведь воздеяние рук — молитвенный жест, дополняющий таинство. Он является как бы завершением, неотделимым от него и возносящим приношение горé, к Богу. Поэтому мы видим этот жест у священнослужителя трижды во время совершения литургии (на проскомидии, во время Херувимской песни и во время эпиклезы). Это воздеяние рук нигде не предписывается, но оно глубоко вкоренилось в богослужебную практику как неразрывно связанное с приношением жертвы и, можно оказать, воплощающее в себе молитву. Далее, постольку алтарь является местом приношения Бескровной Жертвы, установленной Самим Христом, то вверху, над изображением Божией Матери, часто помещалось изображение Христа. Он есть «и Приносяй, и Приносимый», и Его образ имеет здесь особое евхаристическое значение. Наконец, в полукружии свода апсиды— изображение Пятидесятницы. Образ этот должен указывать на присутствие Святого Духа, силою Которого совершается Таинство Евхаристии.

Этот краткий обзор позволяет представить себе всю важность алтаря: это — место, освящающее весь храм. Поэтому роспись его, можно оказать, наиболее сильная и сжатая. Когда открываются Царские врата во время богослужения, это означает, что само небо приоткрывается нам, и мы получаем возможность заглянуть в его премирную славу.

Средняя часть храма, как выше было сказано, символизирует собою тварный мир, преображенный, новую землю и новое небо, и в то же время и тем самым — Церковь. Поэтому в куполе изображался Глава Церкви — Христос Вседержитель. Так как Церковь была предвозвещена пророками, основана на апостолах, то они изображались непосредственно под образом Спасителя. Затем в «парусах» изображались четыре евангелиста, проповедавшие Евангелие четырем частям света. Колонны, поддерживающие все здание, украшались изображениями столпов Церкви: мучеников, святителей и преподобных. На стенах—главные события Священной истории, особенно те, которые празднуются как раскрывающие христианское учение, как «перлы божественных догматов», по выражению св. Германа Константинопольского. Наконец, западная стена заполнялась изображением Страшного суда — конца истории Церкви и начала будущего века.

Таким образом тематика росписей распределялась в зависимости от смысла храма в целом и от смысла его отдельных частей. Распределение сюжетов подразумевается само собою для всякого, кто живет церковным Преданием.

Во всем сказанном нет ничего нового. Однако, когда мы начинаем теряться в стихиях мира сего и обмирщаемся, мы теряем этот спасительный путь Церкви. Но сама Церковь никогда его не теряет и постоянно нам о нем напоминает своим богослужением, голосом своих соборов, своих иерархов, или даже просто верующих мирян. Еще совсем недавно, в 1946 году, Святейший Алексий, Патриарх Московский и всея Руси, в обращении к московскому духовенству, призывал его на путь следования Преданию: «Для того, чтобы... указать, в чем заключается, не по моему личному вкусу, а по самому духу церковности, то, что мы разумеем под названием «благолепия» в храме, в богослужении, в частности в пении церковном, — я хочу преподать необходимые для всех отцов настоятелей и для всех храмов нижеследующие указания. Обратим внимание на то, что в храме Божием все отлично от того, что мы видим постоянно вокруг себя в наших жилищах: иконы— не такие, какие мы имеем в домах; стены расписаны священными изображениями; все блестит; все как-то поднимает дух и отвлекает от обыденных житейских дум и впечатлений. И когда мы видим в храме что-либо не соответствующее его величию и значению, то это оскорбляет наш взор. Святыми отцами, установившими не только богослужебный чин в храмах, но и их внешний вид и внутреннее устройство, все было продумано, все предусмотрено и устроено для создания особого настроения в молящихся, дабы ничто в храме не оскорбляло ни слуха, ни взора и дабы ничто не отвлекало от устремления к небу, к Богy, к миру горнему, отображением которого и должен являться храм Божий. Если в лечебнице телесных недугов все предусматривается к тому, чтобы создать для больного условия, потребные ему по состоянию его здоровья, то как же все должно быть предусмотрено в лечебнице духовной, в храме Божием!» (Из Пасхального послания Святейшего Патриарха Алексия к настоятелям Церквей г. Москвы в 1946 г. См. Календарь Московской Патриархии за 1947г.).

Особое внимание в этом своем обращении Святейший Патриарх уделял пению. «Исполнение церковных песнопений в крикливом тоне светских романсов или страстных арий не дает возможности молящимся не только сосредоточиться, но уловить содержание и смысл песнопений». Эти романсы и арии, может быть, очень красивы сами по себе, но в храме эта красота становится не созидательной, а разрушительной, так как мешает уловить содержание и смысл песнопений. В лучшем случае, не выполняя того назначения в храме, которое она призвана выполнять, эта музыка просто не имеет смысла.

То же самое можно сказать и в отношении образа. У каждого из нас есть, конечно, свои при-вычки и свой вкус. Однако в храме мы должны уметь их преодолевать, ими жертвовать. Да и назначение храма совсем не в том, чтобы удовлетворять привычки и вкусы тех или иных лиц, а в том, чтобы направлять всех на спасительный путь Церкви. Символика храма показывает, на чем основан иносказательный символический язык православного богослужения, и в частности иконы, язык, который мы разучились понимать. Образ есть то, что характеризует Новый Завет, в его отличительных чертах. Новозаветный образ исчезнет лишь с появлением той реальности, которую он предображает, Царствия Божия. Но пока мы еще в пути, пока Церковь еще строит это грядущее Царствие Божие, и мы пребываем в области образа, иконы. При посредстве образа Церковь указывает нам путь к нашей цели. Участвовать в созидании Царствия Божия, сознательно говорить «да приидет Царствие Твое», мы можем только в том случае, если у нас есть какое-то указание, некоторое предвидение того, что такое это грядущее Царствие. Символика православного храма, и в частности православной иконы, и есть некоторый слабый, но подлинный отблеск славы будущего века, подобно тому как говорит преп. Симеон Новый Богослов: «Бог столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженною свечею. Много ли, думаешь ты, увидит этот из всего безбрежного моря? Конечно, малость некую или почти ничего. При всем том, он хорошо видит воду ту и знает, что пред ним море, что море то безбрежно и что он не может его все обнять взором своим. Так есть дело и в отношении к нашему Богопознанию».