|
Страница 6 из 9 ГЛАВА 5 «НЕЛЕПОСТЬ» …Грэгори ведет машину, я сижу рядом. Автомат на коленях раздражает излишним своим весом. А там, впереди… Горы поддерживают небо монументальной своей вылепленностью. И эти горы снова чужие, хоть я и убеждаю себя, что это вовсе не так. И снова, снова мне кажется, что мы только что ехали по Манхэттену, ехали две машины – наша, и та, что впереди, и свернули куда-то не туда… - А я вот вспомнил, - произнес Грэгори. – Была весна, и мы гуляли на Кони Айланд… Довелось бывать? - Нет, - ответил я. – Знаю, что это ярмарка. - Ты много потерял, парень, - горячо проговорил Грэгори. - Кони Айланд самая огромная ярмарка в мире. Там вот чувствуешь себя американцем. Частью великого целого... Грэгори задумался. – Мы – вместе – тысячи полных кошельков, чудесно связанных с тысячами произведенных в Америке товаров! Мы – вместе - тысячи ртов, жующие один огромный гамбургер. Тысячи рук, бросающие в море огромную бумагу, в которую был завернут тот гамбургер! Вот что такое Кони Айланд. В том единении понимаешь, что ты не зря родился в Америке…. Что это счастье. - Как вернусь домой, непременно... - Однажды какой-то пришлый сказал нам… - перебил меня Грэгори, и я понял, что он сердится. – Сказал… - Чтобы не сорили? - Да нет же. Он сказал, что у этого мира нет корней. А должна быть тысяча корней. Ровно тысяча. Вот что он сказал. Лучше бы он послал кого-то. Или прошелся бы голым перед дамами. - Каждый может говорить то, что думает. - Все это верно, - произнес Грэгори. – Только… Он оскорбил саму Америку. И его разорвали, этого парня. Я даже не понял, как это произошло. За несколько мгновений. Разорвали… не то, чтобы кто-то, - все! Был живой только что вякающий человек, а через несколько мгновений - куски мяса и лужа крови. Его разорвали на тысячу корней. Столько, сколько не хватает этому миру. И так будет со всеми, кто не любит Америку... Я посмотрел на Грэгори. У него было странное выражение лица. Озлобленное и вместе с тем трогательно-беззащитное. - Она ведь ранимая, моя Америка, - произнес он нежно. - Барышня, которая сидит на деньгах и думает о деньгах. И забывает о разбойниках, которые мечтают отобрать у нее эти деньги. И снова дорога в молчании. А небо за открытым окном юное и даже глупое, будто только что родилось оно вместе с каждым из открывающихся ему чувств, и ничего еще не поймет это небо, не опомнится от изначального лучезарного счастья. В сердце какие-то волшебные звуки высшей гармонии. В серебряном сердце, которое почему-то сопротивляется этим звукам… - Майор Шелдон взял на лечение нескольких ахваров, - проговорил я. - Не может быть, - ответил Грэгори. - Он сказал: хороших. - Хороших ахваров не бывает. - Я знаю только, что это вроде, старики, - произнес я, и мы некоторое время молчали. На поднимающемся слева пригорке показались цветы. Словно облачко спустилось на землю. - Посмотри, - Грэгори увидел тоже. - Это эдельвейсы. - Думаешь? - Я читал. Цветы вечности. Здорово, правда? – улыбнулся Грэгори, улыбнулся так, что и я понял: насколько это здорово. - Следи лучше за дорогой. Мы ехали дальше, и поляны тех цветов, что Гэгори назвал эдельвейсами, все появлялись навстречу нашему движению. И каждая поляна была такою ожидаемой невесомой неожиданностью, что захватывало дух до глубины дыхания. - Впервые в жизни увидел эдельвейсы, и понял, что буду жить вечно, - не мог успокоиться Грэгори. - Пока вижу эдельвейсы. Пока буду видеть. Я взглянул на него. - Вечная жизнь только от бальзамирования. - И от эдельвейсов тоже. - Я все равно узнаю тайну ахваров, если она есть, - произнес я. – Когда возьмем горы. Ведь древнее святилище ахваров – там. Дорога далее изгибалась меж двух пологих покрытых редким лесом холмов. Я сам верил в какую-то вечность, о которой говорил Грэгори, вечность для себя. Колонна стала. - Пойду узнаю, - сказал Грэгори. Он вышел из машины, и стук слабо захлопнутой им двери дал начало этим выстрелам. На какие-то мгновения я испугался. Мне нужно было выйти из машины. Но мой автомат, сползающий с моих коленей, он стал еще тяжелее. И я заставил себя открыть свою дверь, заставил себя выпрыгнуть и увидеть лежащего на земле Грэгори, и упасть на землю, и стрелять в кого-то, кто стрелял в меня сверху, от растущих на вершине холма невысоких светлых деревьев. Выстрелами я защищал даже не себя, а мою Америку, ранимую мою барышню. И стало мне совсем уже и не страшно, а горячо и душно, и даже хотелось мне стрелять, хотелось исходить уносящимися от меня пулями, хотелось быть послушным моему автомату, как ребята рядом были послушны автоматам своим. Там, наверху, раздались звуки разорвавшихся гранат. Потом все стихло. А мне все хотелось стрелять. И дергался сжатый в кулак мой палец, который только что нажимал на курок. Когда я поднялся... Грегори лежал головою в луже крови. Я перевернул его. У него не было лица. Была равнина рваной плоти с белыми скалами проступающих костей. Эти сволочи... Отнявшие у Грэгори его лицо, они лишили его той вечности, что обещали ему эдельвейсы. Гнев мой восстал и окреп во мне. Обращенный к тем, кто напал на нас. Ребята пошли наверх. Я тоже. Там, наверху… У дерева в центре, - всего деревьев было три, - в небольшой траншее лежали четверо: дед, двое мальчишек и девчонка. Мальчишки, отмеченные прорастающей сквозь одежду кровью, сжимали старинные ружья. Я увидел, и как-то даже ступил назад на подступающие к траншее эдельвейсы. И гнев мой испарился во мне, уступил место какому-то тупому белесому непониманию. Я смотрел на мертвых детей. Это были враги, но мне хотелось сделать то, что я делал всегда. Поднять хотя бы девчонку, - может, она жива? - унести к майору Шелдону под его руки. - Нужно забрать у них оружие, - произнес кто-то. Забирающий ружье у мальчишки, я старался не видеть его лицо с упрямыми, прямыми, как у всех ахваров, чертами. Журналист Уайт – он оказался рядом, щелкал фотоаппаратом, и эти щелчки казались мне продолжением тех выстрелов, что только что отзвучали. Затем мы спустились к дороге. Рефрижератор с прикрытием двинулся дальше, а мне было поручено вернуться назад и доставить Грэгори и еще троих погибших ребят в госпиталь. Я сел за руль. Место рядом занял Уайт. Лихо мне подмигнувший. Будто ничего и не случилось. И, перед тем, как тронуться, я не мог не бросить взгляд наверх, к тем трем деревьям с серебристыми стволами. Мне хотелось, чтобы там появилась женщина в черном. И мне показалось... …пошел дождь. На брезентовой равнине идущего впереди грузовика все боролись дворники и дождинки. Я вел машину и думал о лежащем в кузове Грэгори. И еще перед моим мысленным взором было лицо того мальчика-ахвара... - Они пришли, чтобы лечь в эти цветы и умереть, - услышал я голос Уайта. - Зачем? – тихо произнес я. - Старик, девочка и два мальчика. Вот и вся правда. - И ты опубликуешь эту правду? – спросил я. - Конечно. Напишу, что их убила Америка. За то, что они не перевоспитываются. Я подумал, что Уайт не так уж плох. - Шучу, конечно, - сказал Уайт. – Эту правду никто не пропустит. На все ведь воля сверху…Уайт помолчал. – Рассказать хохму? Какой-то кретин… очень высокого полета… решил заставить ахваров выучить наизусть историю Соединенных Штатов. По этому случаю выписали лектора. Раз в день ребята сгоняют ахваров в их церковь. Лектор читает, а ахвары, сидящие на таких длинных деревянных скамьях, - те тупо слушают, но ничего не могут запомнить из нашей истории, хотя бы потому, что не знают английского. А еще эти злополучные ахвары должны вставать, когда упоминается какой-либо из наших президентов. Но они… Они не умеют делать и этого. И тогда их секут плетьми. Как тех, кто не уважает наших президентов… Наступила ночь. Мы все ехали в госпиталь, возвращались и не могли вернуться, и мы временами казалось, что мы стоим, а вокруг нас кружит пронизанная дождинками ночь. - Они лишили Грэгори лица, - произнес я то, о чем думал все время. – Лишили вечности. - Не думай. - Он уже никогда не увидит, как цветут эдельвейсы. Никогда больше не пойдет на ярмарку Кони Айланд, никогда не бросит бумажку от гамбургера в море. - Бросишь за него. - Не могу я об этом не думать, - как-то скомкано произнес я. - Он лежит там, во тьме кузова, и не может увидеть даже саму тьму. - Он оказался там, откуда пришел. И куда вернется каждый из нас… Уайт помолчал. - Человек – изначальная тьма. Возникает из тьмы, всю жизнь блуждает во тьме – тьма сам. И возвращается во тьму. - А как же свет? – спросил я, всматривающийся в какие-то мрачные развалины, мимо которых мы проезжали. - О свете пусть думают влюбленные души где-то на небесах, - произнес Уайт. - А нам досталась суровая правда тьмы… Вместе с Уайтом мы спустили Грэгори вниз. Майор Шелдон, небритый, спустился вместе с нами. - Прими, Господи, как душу младенца, - майор Шелдон перекрестился, глядя на то самое окошко под потолком. Сейчас оно было наполнено тьмою. И то деревце, там, снаружи… Его не было видно. - Когда мы ехали, он вспоминал Кони Айленд, - произнес я. - А еще думал о вечности. - Думал о вечности… - повторил за мной майор Шелдон. – И перестал думать о ней. В этом, наверное, главное отличие жизни от смерти. - Еще есть любовь любить, - возразил я. - Вы сами говорили об этом. - Любовь любить, - произнес майор Шелдон. – Мы уже настолько забыли о любви любить, что тропинка к ней… она уже не видна, она заросла любовью ненавидеть. А открывается, может, тогда, когда умирают хорошие люди… Майор Шелдон закрыл глаза. – И казалось… Казалось еще вчера… Тишину раздвинул рев сирены. Мы поспешили к лестничному пролету. Наверх… А там… И год прошел, как день … |
| « Пред. |
|---|
Леонид Шимко
ГЕОСИМВОЛИСТЫ
| Евгений Горный |
| Расуль Ягудин |
| Юрий Тубольцев |
| Евгений Шимко |
| Александр Балтин |
Евгений Горный
Расуль Ягудин
Юрий Тубольцев
Евгений Шимко
Александр Балтин
Связь
Адреса для связи с геосимволистами:Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script
Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script
Читателю журнала "Мой берег"
Приглашаем Вас ознакомиться с поэзией и прозой геосимволистов. Геосимволизм - новое направление в современной российской литературе.Наш девиз
.jpg){kind=small}
ДРУЗЬЯ ГЕОСИМВОЛИСТОВ
| Василий Ширяев |
Василий Ширяев
