Литературный журнал геосимволистов "Мой берег". Библиотека "Символика"

Произведение Слово о полку Игореве

Страница 8 из 11 «Яр-тур» Всеволод обращается в «Слове» к старшему брату: «Один брат, один свет светлый - ты, Игорь!» И ни «Слово», ни исторические свидетельства жизни Игоря не дают никаких оснований для кощунственного осуждения этого человека. И. П. Еремин: «Игорь, Всеволод, все «Ольгово хороброе гнездо» в целом пользуется у автора «Слова» неизменной симпатией: все они показаны у него как лучшие представители современного ему поколения князей, как доблестные воины, посвятившие себя неустанной борьбе с «погаными» в защиту родины... Игорь в изображении автора «Слова» наделен всеми возможными качествами доблестного воина, готового на любые жертвы для блага земли русской; перед выступлением в поход он воодушевляет дружину словами, полными мужества и беззаветной храбрости; смерть он предпочитает плену и к тому же призывает дружину, вопреки действительному ходу событий автор «Слова» даже заставляет выступить в поход в момент солнечного затмения...» И действительно, Игорь, согласно летописям, ходил на половцев чаще любого другого князя Руси конца XII века: в 1171, 1174, 1183, 1185-м, дважды в 1191 году, вероятно, вместе с братом Олегом в 1168-м и, возможно, со Святославом и Рюриком в 1193 году: когда удачно, когда и неудачно, что было обычным для тех времен. Вероятно, он был больше поэт, чем полководец, хотя и полководческого его таланта история не отрицает. В 1191 году ему удалось организовать поход «со братиею», объединив под своим стягом полки «яр-тура» Всеволода, сыновей Святослава киевского Всеволода, Владимира и Мстислава, а также его внука Давыда. Ольговичи, правда, встретив превосходящие половецкие силы, благоразумно отступили, и летопись рассказывает о тонкой военной хитрости, примененной тогда Игорем. Построение же войск перед решающей битвой 1185 года, ход этого сражения, подробно разобранный специалистами, свидетельствуют о доблести и воинском умении князя (см.: В. Г. Федоров. Кто был автором «Слова о полку Игореве» и где расположена река Каяла. М., 1956; М. Ф. Гетманец. Тайна реки Каялы. Харьков, 1982). Попрошу любознательного читателя вместе со мной приостановиться в этом месте и задуматься над строкой «Слова», напоминающей военную реляцию с реки Каялы: «Бишася день, бишася другый: третьего дни къ полуднию падоша стязи Игоревы». Сведение исторически неточно, и автор, должно быть, составил эту фразу для соблюдения ритмики, и, одновременно, придав событию полусказочную эпичность. Он сам же пишет, что «съ зарания въ пятокъ», то есть «ранним утром в пятницу». Игоревы воины потоптали половецкие полки - состоялось первое легкое и победное сражение на Суюрлюе. Потом снова «съ зараниа до вечера, съ вечера до света летять стрелы каленыя» - это уже субботнее событие, и Ипатьевская летопись уточняет: «Светающе же субботе, начаша выступати полци половецкие, ак борове» («ак борове» - как бор, густой хвойный лес; «съ зарания» - дважды употребленный в поэме неологизм, который ни в летописях, ни в других литературных произведениях средневековой Руси не встречается). Наиболее достоверная Ипатьевская летопись: «И тако бишася крепко ту днину до вечера, и мнозии ранени и мертви быша в полкох руских; наставши же нощи суботнии, и поидоша бьючися». Битва закончилась, согласно «Слову», к полудню в воскресенье. Ипатьевская летопись: «И тако во день святого воскресения наведе на ня <на Игоря> господь гнев свой». «Слово»-веды определили, что это воскресенье приходилось на 12 мая 1185 года и, таким образом, финальная сеча Игоревых полков, начавшись примерно в 6 утра субботы и закончившись в 12 дня воскресенья, длилась около тридцати часов. Автор «Слова» обобщенно включил в трехдневное сражение битву на Суюрлюе, но тогда летописная повесть о походе Игоря в Лаврентьевской летописи - еще одно доказательство подлинности «Слова»! Дело в том, что, описав первое победное сражение на Суюрлюе, владимирский летописец, которого цензуровал сам Всеволод Большое Гнездо, враг Игоря, выдумывает, будто бы Ольговичи затем три дня веселились в степи, хвастались воинскими подвигами, собираясь «взять до конца свою славу и честь». И только якобы после этого трехсуточного перерыва состоялось главное сражение, в кратком описании которого, однако, фигурируют те самые былинные 3 дня, что означены в «Слове»: «бишася 3 дни стрельцы». Откуда, кроме поэмы, мог взять это сведение далекий от событий владимирский летописец, если его не было в других летописях, в том числе и в тех, сгоревших, которыми располагал В. Н. Татищев? В «Истории Российской» Татищева, с тщанием перелагающей известные и неизвестные летописные источники, зафиксировано множество подробностей о походе Игоря, признанных наукой достоверными. Прежде чем привести важные татищевские слова, взятые им из неизвестного нам источника и прекрасно характеризующие Игоря, отметим некоторые эпизоды битвы. Когда Игорь увидел, что половцы «отъ всехъ странъ Рускыя плъкты оступиша», то не растерялся, не ударился в панику, а занял круговую оборону - «преградиша чрълеными щиты» поля, что было единственно правильным в той ситуации. У щитов началась жестокая сеча. Лаврентьевская летопись повторяется: «...изнемогли бо ся вяху безводьем, и кони и сами, в знои и тузе, и поступиша мало к воде, по 3 дни бо не пустили бяху их к воде». Никакого сомнения нет, что имеется в виду именно битва на Каяле! Но что значит - «поступиша мало к воде»? Ипатьевская летопись уточняет: «хотяхуть бо бьющеся дойти рекы Донця», что тек в пяти-шести километрах от места сражения Игоревых войск, и берег его покрывал лес, в котором можно было «заложиться». В. Н. Татищев: «поидоша к Донцеви помалу все вкупе»... «В тех трудных условиях решение Игоря пробиваться в ближайший лес было единственно правильным, и оно характеризует его как опытного полководца. Однако половцы разгадали замысел русских и выставили на этом направлении мощный заслон» (указ. работа М. Ф. Гетманца, с. 94). Кони, что в те времена составляли с воинами нераздельные боевые единицы, окончательно изнемогли, утомленные долгим маршем и безводьем, и Игорь принимает третье правильное решение: всем спешиться и все-таки пробиваться к Донцу, к спасительной воде... Представляю пеших князей и дружинников, что в тяжелых, горячих от яркого степного солнца доспехах, с воспаленными глазами, иссохшими губами, под стаями метких стрел, поддерживая истекающих кровью сотоварищей, наступают, размахивая мечами, на конную гущу половцев, преградивших путь к реке... Но, наверное, были еще в войске какие-то относительно свежие запасные, поводные кони для князей и воевод. С этим обстоятельством связано одно удивительное место у Татищева, как нельзя лучше раскрывающее облик Игоря: «И рассудя, что на конех биться неможно, все спешась шли, надеясь к Донцу дойти, ибо князи хотя могли коньми уйти, но Игорь сказал: «Я не могу разлучиться, или со всеми обсче добро или зло мне приключится, ибо если я уйду с воеводы, то простых воинов конечно предам в руки иноплеменников. Тогда какой ответ дам перед богом, но большую вовеки казнь, нежели смерть, прийму...» Ответственность полководца, совесть воина, порядочность человека - вот что двигало Игорем в тот тяжкий час его жизни. Мы не знаем, из какой погибшей в подмосковном Болдине летописи взял эти слова Татищев - Раскольничьей, Троицкой или из совершенно неизвестного нам средневекового русского манускрипта; только наука давно установила, что перелагатель истории Российской никогда и ничего не прибавлял от себя... А владимирский монах и его цензор Всеволод Большое Гнездо, мстивший автору «Слова» летописными строками, порочащими Игоря и искажающими историческую правду, даже не заметили, что подчеркивают храбрость и воинскую стойкость Ольговичей и их воинов! В самом деле, сражения со степняками даже объединенных русских сил всегда были скоротечными, быстрыми, решались, как правило, одной яростной сшибкой и длились не долее нескольких часов. А тут - беспрерывная трехсуточная битва?! И если она, как это твердо установлено, продолжалась тридцать часов, то и это время надо признать исключительным, уникальным во всей многовековой истории почти непрерывных сражений русских со степняками - ведь даже вошедшая в летописи мировой истории грандиозная битва на поле Куликовом 8 сентября 1380 года длилась около 9 часов... В некоторых работах последнего времени старательно подбираются упреки, адресованные Игорю не только как бездарному полководцу, но и как зачинщику междоусобиц, его личность подается в качестве типичного удельного князька-неудачника, забияки, мелкого политиканишки, призывавшего на Русь половцев. Это искаженное представление! Да, действительно, за Игорем числится участие в двух междоусобных военных эпизодах 1180 года, и верно, что вместе с ним сражалось половецкое войско. Но подробно эти эпизоды никто не разбирал, исследователи забывают даже уточнить, что Игорь в том году играл в Ольговичах третьестепенную политическую роль и находился в двойной вассальной зависимости от своих сюзеренов. Утверждение, например, Л. Н. Гумилева, что «в 1180 г. Игорь находился в тесном союзе с половцами», основано на упростительном подходе к сложной политической ситуации того времени. В поход на полоцкий Друцк, скажем, пошли во главе всех Ольговичей стоявшие над Игорем Святослав Всеволодович, лишившийся великого киевского стола, и его брат Ярослав Всеволодович черниговский. Поход этот вообще нельзя рассматривать как нападение Ольговичей на полоцкие владения, потому что под одним стягом с ними выступили тамошние князья - Всеслав Василькович полоцкий, Брячислав Василькович витебский, Всеслав Микулич логожский, Василько Брячиславич изяславский, Андрей Володшич со своим племянником Изяславом, «литва» и «либь». Целью демарша вовсе не был захват городов или земель соседнего княжества - это была помощь соседям, защита от притязаний Мономаховича Давыда Гостиславича смоленского на полоцкие города и земли. Политический смысл этого похода, за который почему-то ныне укоряют Игоря, как зачинщика междоусобиц, проявился в его результатах. Давыд смоленский вошел было со своими войсками в Друцк и «от Давыдова полку переезживаху (реку Друть. - В. Ч.) стрельцы и копейницы и бияхуся с ними крепко», но когда подоспел с новгородским войском Святослав и «перегатиши Дрею, хотяху ити на Давыда», тот убрался восвояси. Город не подвергся штурму и разграблению, а только сожжением его острога, очевидно, когда там стояли войска захватчика, демонстрацией соединенных сил Ольговичей и потомков Всеслава полоцкого был вновь присоединен к «отней земле» одного из главных исторических персонажей «Слова». Так что Игорь участвовал в этом походе с чистой совестью, отстаивая справедливое, правое дело тех времен и включившись в вековечную борьбу Ольговичей с захватническими устремлениями Мономаховичей. Далее. Летний бросок на Киев, битва под городом, разгром половецкого войска, в результате чего Игорь бежал в одной лодке с Кончаком, - все это никак не характеризует Игоря как «друга» половцев, плохого полководца или инициатора «котор» (распрей). Половцы были призваны не им, а Святославом, степняки сами «смятошася от страха» перед превосходящими силами Рюрика Ростиславича. Вся эта междоусобная каша была вызвана тем, что Мономаховичи отняли у Святослава Всеволодовича великий киевский стол, на котором он сидел по династическому и возрастному старшинству с 1176 года. Политический результат сражения под Киевом оказался, однако, следующим: Рюрик Ростиславич «размыслив с мужи своими гадав бе бо Святослав старей леты» и «урядився с ним съступися ему старейшиньства и Киева, а собе взя всю Русскую землю». Итак, старшие Ольговичи затеяли эту междоусобицу и призвали половцев на Мономаховичей вынужденно, отстаивая принципы феодального права и свою фамильную честь. По тем же причинам «мечом крамолу ковал» их знаменитый предок Олег Святославич, но его внук Игорь ни разу за свою жизнь не обращался за военной помощью к половцам. Вспомним также об идеалах автора «Слова», о приязнях и антипатиях, выраженных через образы князей, его современников и предшественников, приостановившись на чрезвычайно приметном герое поэмы, присутствие которого в ней и сам его образ считаются несколько загадочными. Автор «Слова» - по Б. А. Рыбакову - «горячий поклонник Всеслава Полоцкого». Почему? Ведь за сто лет, предшествовавших «Слову», было на Руси множество других сильных и ярких исторических фигур, достойных внимания! И Всеслав не являлся черниговским князем, авторские симпатии к которым очевидны, а в 1078 году даже нападал на северские земли. Чем объяснить, что в своей сверхкраткой поэме автор настойчиво и последовательно сосредоточивает внимание читателя на Всеславе, упоминает его имя чаще других - пять раз? Как понимать фразу о князьях - современниках Игоря, которые «своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю»? Что значит - «жизнь Всеслава»? К кому обращен призыв «Ярославли и вей внуце Всеславли!»?? На эти вопросы никто пока не дал удовлетворительных ответов, но все легко объяснимо, если признать автором Игоря, исходить из его исторической осведомленности, политических и нравственных принципов. Дело в том, что в сложной шахматной партии Мономаха, игравшего, так сказать, черными, Всеслав полоцкий был белым ферзем, обладая преимущественным, по сравнению с Владимиром, младшими, одновозрастными и даже некоторыми старшими Ярославичами, династическим правом на великокняжеский стол. Принцип «старейшинства» был отвергнут Мономахом и его отцом, так что нападение Всеслава на северные районы Черниговского княжества Игорь, очевидно, считал простительным - тогда ими владел главный нарушитель законного порядка на Руси, а полоцкий князь становился союзником Олега Святославича, изгнанного из Чернигова. Исторические судьбы и политическое положение Полоцкого княжества в феодальной Руси были особыми. Владимир Красное Солнышко еще до крещения «над Кыевом» построил для Изяслава, сына Рогнеды, город Изяславль и единственному из двенадцати сыновей передал в ленное (вид неполной собственности. - Ред.) наследственное владение - Полоцкую землю. Внук Владимира Брячислав умер в 1044 году, оставив наследное княжество своему единственному сыну Всеславу. В годы бурной молодости и в зрелые лета Всеслав полоцкий пытался силой занять в княжеской иерархии законное, принадлежащее ему по «лествице», место. Доходы с его заболоченных земель не могли обеспечить значительных военных расходов, и борьба в одиночку против многочисленных Ярославичей была безнадежной. Они разоряли города Всеслава, дважды изгоняли его из родного Полоцка силой, потом выманили обманом и посадили в киевскую земляную тюрьму. Владимир Мономах, который по возрастному и родовому «лествичному» положению стоял ниже Всеслава, методично ослабляя соперника, ходил на Полоцк, Лукомль, Логожск, Друцк, Минск, а в 1084 году, призвав половцев, подверг «жизнь Всеславлю» сокрушительному разгрому. Да, шапка Мономаха была не легкой, но куда тяжелее были шапки на головах Всеслава Брячиславича полоцкого и Олега Святославича тмутараканского, внук которого освежил в памяти современников эту параллель, сделав обоих «Гориславичей» историческими героями «Слова». Сыновья же Всеслава погрязли в междоусобицах, и Мономаху не составляло особого труда держать их в подчинении. Однажды он властно усмирил, например, Глеба минского. А вскоре после смерти киевского владыки его сын Мстислав осадил города Полоцкой земли, схватил трех сыновей и двух внуков Всеслава и отправил с женами и детьми в византийскую ссылку, как некогда его отец и дед сослали туда же Олега Святославича. В Полоцке стал княжить внук Мономаха Изяслав, а по городам и весям, принадлежавшим сосланным Всеславичам, Мстислав посадил своих наместников. Эту неслыханную «обиду» своих ближайших соседей и традиционных союзников в борьбе с Мономаховичами, конечно, хорошо помнил автор «Слова»... Предполагаю, что «жизнь» в поэме значит не только «достояние, достаток; совокупность жизненных благ», как это слово расшифровывается, например, в «Словаре-справочнике» В. Л. Виноградовой. На какое «достояние», «достаток» или «совокупность жизненных благ» Всеслава можно было наводить «поганых» в конце XII века? Не на Полоцкое же княжество, куда степняки давным-давно не заходили! Под «жизнью Всеслава» автор «Слова», обобщив и усложнив это понятие, недвусмысленно подразумевал принцип династического права и всю «землю Рускую» как законное наследство и этого полоцкого князя, который за свое краткое семимесячное великое княжение, по словам его «горячего поклонника», «людемъ судяше княземъ грады рядяше». Нет, совсем-совсем не случайно автор «Слова» напоминал своим современникам о тех временах, когда Всеслав, предательски заключенный в поруб Ярославичами, в дни грозной половецкой опасности был освобожден и посажен на великий стол киевским людом!.. Разделяю мнение Д. С. Лихачева, считающего, что в выражении «връже Всеславъ жребии о девицю себе любу» под «девицей» подразумевается Киев. Однако не могу согласиться с теми исследователями, которые считают, будто автор «Слова» устами Бояна осуждает Всеслава: «Тому (то есть Всеславу) вещей Боянъ и перьвое припевку смысленыи рече: ни хытру, ни горазду, ни пытьцу горазду суда божия не минути». В этой важной фразе «Слова» - не осуждение, а утешение Всеслава! Это его врагам не миновать «суда божия», другими словами - суда времени, суда истории... Несколько слов обо «всех внуках Всеслава», которых автор «Слова» призывает склонить стяги и вложить мечи в ножны, потому что они из-за своих «крамол» лишились славы дедов. Под этими «внуками» никак нельзя подразумевать подлинных внуков Всеслава, у которого было их десять, но даты рождения всех неизвестны, а годы смерти историки установили, и то довольно предположительно, только для двоих - Изяслава Глебовича (1134) и Василька Ростиславича (1144), да еще прочли на валуне, найденном близ Друцка, надпись, из которой явствовало, что в 1171 году был еще жив, быть может, последний внук Рогволод Рогволодович. Внуки Всеслава никогда не играли заметной роли в политической жизни Руси, и едва ли кто из них дожил до конца XII века. Буквальное понимание слов «внуки» породило затяжные споры о Ярославе, отступления от авторского текста, и сейчас даже в воспроизведении подлинника начало знаменитого призыва искажается на все лады. Например, в «Слове о полку Игореве» (малая серия «Библиотеки поэта». Л., 1953. С. 51) он выглядит так: «Ярославли все внуци и Всеславли!», а в названной выше книге М. Ф. Гетманца (с. 133) - «Ярославли и вси внуце Всеславли!» Но ведь ни один из подлинных внуков Всеслава не наводил «поганых» на Русскую землю, и ко времени появления «Слова» никого из них не осталось в живых, как и внуков Ярослава Мудрого. На политическую арену Руси вышли не только праправнуки Ярослава (например, Игорь Святославич черниговский), но и его прапраправнуки (Роман Мстиславич галицкий). Не уверен, что можно ставить на одну «лествичную» доску Ярослава Мудрого, великого князя киевского, и его внучатого племянника Всеслава полоцкого, лишь некоторые правнуки которого дожили до событий, описанных в «Слове», а трое из них, не пользовавшиеся вниманием летописцев, - Изяслав, Брячислав и Всеволод Васильковичи - упомянуты в поэме, намекающей на распрю и между новым поколением полоцких князей. Кстати, если бы мы узнали, когда «единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра тела чресъ злато ожерелие» правнук Всеслава полоцкого Всеволод Василькович, то могли бы поточней датировать «Слово»... Итак, Боян в поэме - Велесов «внук», Игорь - «внук» Бояна, «Даждьбожии внуки» - русские князья, а «все внуки» Всеслава - это не конкретные лица, которым Всеслав приходился дедом, и не обобщенное поименование каких-либо его потомков, а все русские князья, способные услышать страстный призыв автора «Слова» и объединиться под знаменем соблюдения законных династических принципов вокруг Киева для совместного отпора «поганым», идущим на Русь «съ всехъ странъ». «Ярославе» же в этом призыве - несомненно, обращение к Ярославу черниговскому, и упоминание одного этого имени в таком контексте я связываю не только с тем обстоятельством, что автор «Слова» относится к нему резко отрицательно, как к горе-сюзерену, заигрывавшему с половцами, не раз срывавшему общерусские походы в степь и, по нашим предположениям, сыгравшему зловещую роль в исходе Игорева полку 1185 года. Суть в том, что, несмотря на все это, Ярослав Всеволодович должен был по династическому праву занять после смерти Святослава Всеволодовича в 1194 году великий киевский стол и, следовательно, вести себя в политике достойно, как «старейший», Ярослав стал старшим в Ольговичах и на целых пятнадцать лет был старше самого сильного Мономаховича, последнего сына Юрия Долгорукого - Всеволода владимиро-суздальского. И Ольговичи тут же предъявили свои права, получив поддержку только в лице Романа волынского: «...Роман отступил к Ольговичам и проводит Ярослава (Всеволодовича черниговского) на старейшинство». Однако вскоре он был нейтрализован посулами, а другие влиятельные Мономаховичи объединились, чтобы оставить Киев за «Володимерим племенем». Областной князь киевский Рюрик Ростиславич сделался и стольным князем - ставленником своего брата Давыда Ростиславича смоленского и Всеволода Юрьевича владимиро-суздальского. Последний, как всегда, преследовал своекорыстные цели, получив за «услугу» от нового великого князя киевского пять городов в «Русской земле» - Торческ, Корсунь, Триполь, Богуслав и Канев, куда сразу же «после посадники своя и сим велику беду в Рустей земле нанесе». Примечательно, что к участию в начавшейся в 1196 году большой войне за великий стол «дикие половцы» были призваны не Ольговичами, а Мономаховичами; полоцкие же князья, как и в 1180-м, воевали на стороне Ольговичей, и это также объясняет внимание автора «Слова» к Всеславу, символическим «внукам» его племени, идеальным носителям идеи династического феодального права. Возвращаясь к личности Всеслава, добавлю, что в последние двадцать три года своей жизни (по другим источникам - тридцать один год) полоцкий «Гориславлич» не затевал «котор», «хотя возможности для этого в конце XI века были» (О. М. Рапов. Княжеские владения на Руси в Х - первой половине XIII в. М., 1977. С. 54). Что касается самого Игоря, то он всю жизнь исповедовал принципы, провозглашенные в поэме. Поучаствовав как вассал в довольно мелких усобицах 1180 года (походы на Друцк и Киев), Игорь Святославич двадцать два года - до конца своих дней - воздерживался от братоубийственных распрей, лишь один раз, в 1196 году, вынужденный вместе со всем «Ольговым гнездом», предъявившим свои законные права на великий стол, изготовиться к отпору военной коалиции князей Киева, Смоленска, Владимира и Рязани. История числит единственное междоусобное сражение, предпринятое Игорем: в 1184 году он «взях на щит город Глебов у Переяславля». Это зафиксировано в летописной повести о походе Игоря, включено в покаянную «его» речь, и современные историки вовсю кают Игоря именно за сей поступок, хотя надо бы больше каять владельца этого города Владимира Глебовича переяславского, который незадолго перед тем «иде на Северьские городы и взя в них много добыток». Игорь, подчиняясь средневековому рыцарскому кодексу, не мог не ответить на «обиду», чтобы не потерять уважения к себе со стороны вассалов, бояр, воевод, дружины, да и врагам он обязан был показать силу и спасти свою «честь»... Полнее, ярче и правдивее, чем участника усобиц, Игоря характеризует то, что он, располагая множеством городов, обширными плодородными землями, сильной дружиной и приличным вассалитатом (Путивль, Курск, Рыльск, Трубецк), восемнадцать лет своего новгород-северского княжения подавал пример соблюдения династической «лествицы», не сделал ни одной попытки выступить против такого никчемного и вероломного князя-сюзерена, как Ярослав, до самой его смерти не попытался овладеть Черниговом. И за четырехлетнее великое черниговское княжение Игорь Святославич ни разу не принял участия в феодальных войнах, хотя существовала возможность и даже в некотором смысле необходимость хотя бы одной такой войны. Итак, будучи поэтом, человеком, настроенным, очевидно, несколько романтически, Игорь и в политике, и в литературе выступал за неуклонное соблюдение династического права по старшинству княжеской «лествицы». Идеалом для него была единая и могучая Русь времен Владимира Святославича Крестителя, хотя Игорь ясно понимал, что его великого предка «того старого Владимира нельзе бе пригвоздити къ горамъ киевьскымъ», хорошо знал жестокую реальность истории, в том числе «первых времен усобицы», и считал, что только единение князей может спасти Русскую землю от грядущей внешней опасности. Не намереваюсь отводить все упреки, адресованные в «Слово»ведении Игорю, не собираюсь его идеализировать - он был сыном своего века, но есть достаточные основания для его защиты от чрезмерных осуждений и предвзятых оценок. Повнимательней присмотримся к облику Игоря, отразившемуся в летописях. << [Первая] < [Предыдущая] 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [Следующая] > [Последняя] >>

 

« Пред.		След. »