Литературный журнал геосимволистов "Мой берег". Библиотека "Символика"

Произведение Слово о полку Игореве

Страница 3 из 11 Несомненно, наиболее основательную попытку установить авторство «Слова» предпринял академик Б. А. Рыбаков. Проанализировав в своей двухтомной работе колоссальный летописный материал, он высказал догадку, что этим автором мог быть Петр Бориславич, киевский боярин и - предположительно - летописец великого князя киевского Изяслава Мстиславича и его сына Мстислава Изяславича. Правда, Б. А. Рыбаков же высказывал и другое мнение: «Автор «Слова» принадлежал к дружинному рыцарскому слою. Тонкое знание дорогого европейского и восточного доспеха говорит о нем как о воине высшего разряда». В своем многоценном труде академик тщательно разобрал и отверг все гипотезы, кроме одной - в пользу Петра Бориславича, однако и этот свой вывод также подверг сомнению: «Был ли этот летописец автором «Слова о полку Игореве» или только современным ему двойником, во всем подобным ему, решить нельзя. Да и сам облик этого летописца, составленный из разнородных источников, может вызвать много сомнений и возражений. Не свободен от сомнений и автор книги, рассчитывающий на товарищескую критику и указания наименее надежных звеньев в цепи его построений» (Б. А. Рыбаков. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972. С. 6). Не знаю, какая была за последующие годы конкретная товарищеская критика этой гипотезы. Возможно, кто-то привел данные о бесспорных чернигово-северских лексических истоках «Слова» или обратился к Патриаршей летописи, где со многими подробностями рассказано, как в марте 1169 года Андрей Боголюбский, «соединися со многими князи в един совет и в единомыслие, направил на великого князя Мстислава Изяславича огромное войско во главе со своим сыном Мстиславом Андреевичем, и пятнадцатью другими князьями, «Половецкие князья с Половцы, и Угры, и Чяхи, и Ляхи, и Литва... Пришедшим же им и ставшим около града Киева, и снимахуся полки, и биахуся крепко зело. Окаяннии же бояре Киевстии Петр Бориславичь и Нестор Жирославичь, Яков Дигеньевич начаша коромолити и тайно съсылатися со князем Мстиславом Андреевичем и с иными князи, како придати им град Киев». И вот «окаянный» Петр Бориславич и два других киевских боярина «и с сим мнози змии человеци и демонстии советници» тайно связались с врагами, «глаголюще сице»: «да приступаете крепко вей с крепких стен града; указующе им крепостное место града, таже по их и некрепкое место града, сказаше им: «да егда, рече, все приступаете к крепким местам града, сице и наши все гражане у крепких мест града станут на бой противу вас, некрепкий же места града нашего не брегоми будут, и тако, укрепивше их, без труда возьмете град». Предательский замысел удался! Когда киевляне бросились защищать «крепкие» места, враги «внезапно насунушася вей на некрепко место града, и взяша град Киев месяца марта в 8 день»... «и церкви, и монастыри разграбиша, и иконы, и сосуды, и книги, и ризы поимаша» (ПСРЛ. Т. 9. 1862. С. 273). Боярин Петр Бориславич, предавший своего князя и обрекший родной город, древнюю столицу Руси, на разграбление, - автор «Слова о полку Игореве»?! Невероятно. В интервью корреспонденту «Правды», напечатанном 31 декабря 1981 года, Б. А. Рыбаков сказал, что «Слово о полку Игореве» написал «великий неизвестный автор». Должен добавить, что гипотеза Б. А. Рыбакова об авторе «Слова» существенно не умаляет значения его двухтомного труда - в нем систематизирован и обобщен огромный летописный материал по истории средневековой Руси, досконально, с позиций историка, проанализировано «Слово о полку Игореве», и к этому труду всегда будут обращаться специалисты и любители. Однако нельзя ли, исходя из содержания поэмы, для начала определить хотя бы социальное положение, род занятий, профессию автора? То, что это сделать нелегко в отношении художественного произведения, отдаленного от нас дистанцией в восемь веков, хорошо иллюстрирует пример со «Словом» Даниила Заточника («Молением» во второй редакции). Немало ученых за последние сто лет, анализируя текст этого оригинальнейшего творения русского ума, ломало головы, чтобы выяснить сословную принадлежность еще одного великого анонима - Даниила Заточника. Для Ф. Буслаева. В. Келтуялы, И. Будовница он несомненный «дворянин», Н. Гудзий считал его «боярским холопом», П. Миндалев - применительно к автору «Слова» - «дружинником и дворянином», а применительно к автору «Моления» - «рабом князя, домочадцем», Е. Модестов увидел в нем «члена младшей княжеской дружины», для Д. Лихачева он «княжеский милостник», для М. Рабиновича «сын рабыни», для М. Тихомирова «ремесленник-серебряник». Тот же разнобой и в отношении предполагаемого общественного положения автора «Слова о полку Игореве»: он «дружинник», «придворный певец», «летописец», «грамотный поэт», «старший дружинник», «милостник», то есть приближенный князя, фаворит, «член музыкального придворного коллектива», «воевода», «дружинный сказитель», «половецкий гений», «книжник», «боярин», «думец-советник», «поп», «посол-дипломат», «видный боярин», представитель «крестьянства как передового класса», а однажды была высказана точка зрения, что «Слово» «...складене через незнаного нам ратая-мужика, людину дуже съвiтлу»... Попробуем на основании информации, что несет в себе текст «Слова», хотя бы приблизительно очертить круги знаний, понятий, интересов и пристрастий автора. Если свести в список рассыпанные по тексту «Слова» имена князей и княгинь, откроется удивительная по пестроте, сложности и гармоничности картина. «Старый Владимир», «Старый Ярослав», «храбрый Мстислав» чернигово-тмутараканский, «давний великий Всеволод», его жена «мати Ростиславля», «вещий» Всеслав, Святополк, «красный Роман Святославич», «храбрый Олег Святославич», Владимир Мономах, его брат «уноша Ростислав», Святослав Всеволодович киевский, Ярослав «Осмомысл» галицкий, Ярослав Всеволодович черниговский, Всеволод Большое Гнездо, рязанские «удалые сыны Глебовы», Владимир Глебович переяславский, его сестра «красная Глебовна», «Ярославна» - жена Игоря, сам Игорь, его брат буй-тур Всеволод, молодые князья - участники похода, и так далее, вплоть до современника автора Мстислава, которому историки никак не могут найти точного места в княжеских родословных, до, вероятно, волынских Мстиславичей, не худого гнезда шестокрыльцев, и полоцких князей Крячислава, Изяслава и Всеволода Васильковичей, родных братьев супруги великого князя киевского Святослава Марии Васильковны. Поразительно, что автор «Слова» осведомлен лучше тогдашних историков - летописи, например, совершенно не упоминают о последних двух князьях. Это ли, кстати, не лишнее доказательство подлинности поэмы? Подсчитано, что напрямую автор «Слова» назвал тридцать князей, собирательно семь или восемь, намеками еще троих; всего же сорок князей и четыре княгини, а если подсчитать и суммировать повторительные упоминания (Игорь назван, например, тридцать три раза), то получим следующий результат: в крохотной по объему поэме внимание читателя обращается на представителей восьми поколений княжеского сословия около ста раз! И ни одной генеалогической ошибки, ни одного невпопад упомянутого имени почти за двести лет истории Руси! Эти знания, коими свободно оперирует автор, нельзя было приобрести со стороны. Употребление десятков имен князей всякий раз к месту, тончайшими смысловыми оттенками при описании их деяний, с лапидарными высказываниями по долгой истории междоусобиц, множеством частных и даже интимных подробностей, было доступно лишь автору, знавшему родовые княжеские предания и тайны и, скорее всего, принадлежавшему к этому высшему сословию Руси. Многие исследователи памятника обращали также внимание на исключительные природоведческие познания автора. Письменная литература европейского средневековья, кстати, почти не замечала мира природы, и Франческо Петрарка, поднявшийся однажды на высокую гору, чтобы полюбоваться видом окрестностей, и созерцая пейзаж, стал одним из первых, описавших свои чувства-впечатления. Но почти за два века до этого события миру явилось великое русское творение, автор которого словно обнаженными нервами коснулся динамичного, красочного и звучащего земного мира, этот образец слиянности событий поэтического произведения, чувств его героев и автора с природой остается ослепительной вершиной. Мир земли и неба: солнце, месяц, ветры, реки, деревья, травы; птицы, животные - это и живая симфония, гармонично, если можно так сказать, со-действующая с автором и героями поэмы, и конкретный вещный фон давней исторической драмы. Часть этого фона - мир животных - квалифицированнее других изучил и рассмотрел в своих статьях зоолог Н. В. Шарлемань, внимательный и вдумчивый ученый-естествоиспытатель, бесконечно любивший «Слово»... Он подсчитал, что животные - в основном «дикие, среди которых преобладают охотничьи звери и птицы, - упоминаются в поэме свыше 80 раз» (Н. В. Шарлемань. Из реального комментария к «Слову о полку Игореве» // ТОДРЛ. М.; Л., 1948. Т. 5. С. 111). Ученый разобрал практически все случаи упоминания зверей и птиц в «Слове», дал к ним свои подробные комментарии, просветлив некоторые темные места поэмы и доказав, что в этом своеобразном источнике по краеведению присутствуют тончайшие авторские наблюдения над миром природы, «полностью отвечающие действительности, т. е. условиям места и времени года». Охота на пушного и снедного зверя, на лесную и водоплавающую пернатую дичь, так называемые «ловы», были одним из важнейших промыслов в средневековой Руси и главной княжеской «забавой» (вспомним страницы «Поучения» Владимира Мономаха, посвященные «ловам»). Для князей это была и благородная традиционная потеха, и случай лично проявить силу и мужество, развить бойцовские навыки, а иногда под видом «лова» и прихватить землю соседнего удела. Автор «Слова» был, бесспорно, замечательным охотником - огромный объем природоведческих знаний, который заложен в поэме, мог принадлежать только человеку, долгие годы внимательно наблюдавшему природу в непосредственном активном общении с нею. Интересно, что и природоведческие данные «Слова» в какой-то мере прикрепляют памятник к Чернигово-Северской земле. О диалектной северской «чаице» мы уже говорили. А вот еще одно интересное место «Слова»: «На реце на Каяле тьма светъ покрыла: по Руской земли прострошася половци, акы пардуже гнездо». «Пардус, - как пишет Н. В. Шарлемань, - это легко приручаемый для охотничьих целей быстроногий зверь «азиатский гепард, или чита». Добавим, что слово «пардус» встречается и в «Хождении» черниговца игумена Даниила при описании Иордан-реки»: «Зверь многъ ту и свинии дикие бещисла много, и пардуси мнози, ту суть львове же». Интересно, что во всем русском летописании «пардусы» как конкретное, а не сравнительное понятие упоминаются дважды, и в обоих случаях эти упоминания связаны с дорогими охотничьими подарками отца князя Игоря Святослава Ольговича. В 1159 году он, по сообщению Ипатьевской летописи, подарил пардуса Юрию Долгорукому, послав к нему вначале старшего брата Игоря Олега, который «еха наперед к Гюргови и да е пардус». Более богатого подарка удостоился великий князь киевский Ростислав Мстиславич: «Святослав же дари Ростиславу пардуса и два коня борза у ковану седлу». Вероятно, чернигово-северские князья, располагая обширнейшими и лучшими на Руси степными, лесостепными и лесными охотничьими угодьями, держали пардусных дрессировщиков, получая детенышей этого зверя через половцев из необъятных восточных степей - ведь пардусы водились в Оренбуржье, например, до середины XIX века. Н. В. Шарлемань: «Еще в XVIII в. были на Черниговщине специализированные цехи охотников: бобровники, гоголятники, соколятники. Раньше были еще и пардусники». «Зооморфологический орнамент» (В. Ф. Ржига) памятника, его основной фон, свидетельствуя об авторе - черниговце и северянине - знак о большом знатоке живой природы этого региона Руси, не выдает ли в нем человека высокого, скорее всего княжеского происхождения, для которого «ловы» были долгие годы постоянным и, можно сказать, обязательным занятием? Чтобы так знать природу, надо было долгие годы общаться с ней, видеть ее в цветовых оттенках, слышать звуки и тишину, обладать даром выражения в словах своих знаний о природе, ощущений и чувствований. Человек, глаза которого вечно заливает трудовой пот, монах, отгородившийся от живого мира молитвами, постами и стенами, или дружинник, со многими служебными, семейными и хозяйственными обязанностями, едва ли могли иметь достаточно времени и возможностей, чтоб природа в такой степени стала их мировосприятием; скорее всего, это был человек высшего сословия, наделенный редким талантом, располагавший досугом и получивший лучшее по тем временам образование и духовное развитие, то есть умственное, нравственное и эстетическое воспитание, что было доступно прежде всего княжеским детям. О ратном оружии и ратном деле в «Слове» написано немало. Превосходное знание оружия было, конечно, обязательным для воеводы и рядового дружинника тех времен, но этими знаниями в такой же, если не в большей, степени должен был обладать и князь-полководец, непосредственный участник междоусобных и внешних войн. Княжичей сажали на коня в младенческом возрасте, а в отрочестве они уже становились свидетелями бесконечных войн и принимали участие в походах, набираясь боевого опыта, осваивая ратное мастерство и обретая мужество, готовясь к тому часу, когда они сами с мечом и под личной хоругвью поскачут - непременно впереди войска! - на врага. Князь Игорь, скажем, воочию увидел первую большую войну еще в восьмилетнем возрасте. Летом 1159 года киевский князь Изяслав, потерявший великокняжеский стол, захватил «вси вятичи» и северный городок Обловь, надумал было овладеть Черниговом, где сидел отец Игоря Святослав Ольгович. Изяслав привел к Чернигову огромное половецкое войско, которое заполонило всю восточную левостороннюю пойму Десны «и стояше, велику пакость створиша, села пожгоша, люди повоеваша». На этой реке пришельцам и был дан бой. «И бьяхуся с ними о реке о Десну крепко. Онии на конях, а ини в насадех (ладьях) ездяче и непустиша а через реку», затем отогнали половцев на день пути. Отец Игоря слег после битвы, а Изяслав, прослышав об этом от каких-то черниговских осведомителей, пошел на второй приступ, переправился с половцами через Десну и начал жечь пригородное село. Черниговские войска, однако, разгромили захватчиков, многих потопили в Десне, взяли большой половецкий полон - все это впервые увидел маленький княжич. А восемнадцатилетним Игорь уже участвовал в ополчении русских князей, собравшихся в 1169 году под хоругвь Андрея Боголюбского против Мстислава Изяславича киевского. В 1171 году он ходил с северскими дружинами на половцев и одержал победу над Кобяком и Кончаком. Сообщение о следующем военном походе Игоря я прочел в Полтаве на огромном сером камне, привезенном сюда, на крутой берег Ворсклы: «Новгород-Северский князь Игорь Святославич... поеха противу половцемъ и перееха Върсколъ у Лтавы к Переяславли и бе рать мала». На основании этой записи 1174 года, взятой из Ипатьевской летописи, полтавчане отсчитывают юбилеи своего города... И скорее всего, не летописец, боярин, музыкант или певец ввел в «Слово» огромный материал, связанный с ратным делом, достовернейшие подробности о вооружении русских и половецких воинов, военно-исторические реминисценции о давно минувших княжеских страстях, разрешавшихся мечом. Все содержание «Слова» удивительным образом связано с анималистическими и пантеистическими верованиями древних славян, одухотворявших природу. Б. А. Рыбаков даже считает отношение к церкви и церковности первым пунктом характеристики автора. «Большинство писателей и летописцев того времени принадлежали к духовенству, что явно обнаруживалось в языке, стиле, подборе цитат, в любви к сентенциям, даже в обозначении дат и, разумеется, в провиденциализме при оценке причин событий. Даже писатели, не связанные с церковью, как Владимир Мономах или Даниил Заточник, щедро уснащали свои произведения христианскими сентенциями и цитатами. Автор «Слова о полку Игореве», подобно античным поэтам, наполняет свою поэму языческими божествами. Боян у него - «Велесов внуче», злое начало олицетворено Дивом и Девой-Обидой; ветры - внуки Стрибога, русские люди - внуки Даждьбога; Карна и Жля - славянские валькирии. Великим Хорсом названо солнце. Полуязыческими силами представлены и Ветер-Ветрило, и Днепр-Словутич, и тресветлое солнце. От языческих богов почти незаметен переход к природе вообще, ко всему живому, что оказывается вещим, знающим судьбу людей и пытающимся предостеречь их...» Есть научные сведения о сохранении или возрождении дохристианских верований в конце XII века среди княжеских семейств. На территории именно Чернигово-Северской земли археологи раскопали недавно литейные формы XIII века (!) с изображением языческих русалий. А в биографии самого князя Игоря был один примечательный эпизод, связанный с церковью, который мог потрясти душу впечатлительного подростка на всю, как говорится, оставшуюся жизнь. В субботу 14 февраля 1164 года скончался в Чернигове Святослав Ольгович. Б. А. Рыбаков: «Игорю было всего тринадцать лет, когда умер его отец. Летописец подробно описывает сложную политическую обстановку, возникшую после смерти великого князя черниговского...» Его прямой наследник Олег Святославич, старший брат Игоря, получив в Курске известие о тяжелой болезни отца, срочно поскакал к «отнему столу», потому что на этот стол претендовал его двоюродный брат Святослав Всеволодович новгород-северский, о чем курские бояре предупредили Олега, сказав, что тот может «замыслить лихое». «Княгиня-вдова, мать Игоря, сговорившись с епископом Антонием и боярской думой, утаила смерть мужа, и три дня после смерти Святослава никто еще об этом не был извещен. Княгиня, заботясь о передаче престола своему старшему сыну, даже привела к присяге епископа и бояр, что никто из них не пошлет гонца в Новгород-Северский к Святославу Всеволодовичу... Тысяцкий Георгий заметил, что им не очень удобно приводить к присяге епископа, «зане же святитель есть». Сам же епископ клялся Богом и Божьей Матерью «яко не послати ми к Всеволодичю никим же образом, ни извета положити». Обращаясь к боярам, епископ заботился о том, чтобы никто из них не уподобился Иуде. Однако Иудой оказался он сам, «бяше бо родом гречин» (Б. А. Рыбаков. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971. С. 128-129). Черниговский первосвященник-«святитель» тут же тайно посылает к Святославу Всеволодовичу гонца с предательской грамоткой, текст которой сохранила летопись: «Старый ти умерл, а по Олга ти послали. А дружина ти по городам далече. А княгиня седить в изуменьи с детьми: а товара множество у нее. А поеди вборзе - Олег ти еще не въехал, а по своей воли възмеши ряд с ним». «Святой отец», не раз излагавший, очевидно, княжеским детям с амвона и в душеспасительных беседах христианскую мораль, упомянул даже о богатствах овдовевшей княгини, намекая на то, что ими можно легко завладеть! Святослав Всеволодович, будущий персонаж «Слова», воспользовался, конечно, ситуацией: изгнал из Чернигова и уже прибывшего туда Олега, и его малолетних братьев, и несчастную вдову... Воображаю, как едут они в санях сквозь февральскую метель. Вдова-княгиня в черном одеянии плачет, проклиная и «святителя», и, быть может, веру эту неверную, принесенную на Русь его земляками при прапрапрадеде ее детей, с тоской вспоминает родной Новгород Великий, что не чета Новгороду-Северскому, куда ведет эта метельная зимняя дорога по Десне, а княжич-отрок Игорь, уже понимавший все, потрясен и растерян - смерть отца, горе матери, подлый обман Антония, наглость Святослава, потеря семьей золотого «отня стола»; чту стоят клятвы и присяга «святителя», его проповеди, нравоучительные беседы, эти священные книги и храмы, чьи плавные завершенья уже скрылись в снежной сумятице?.. Писали, что автор «Слова» был двоеверцем. Однако в этом случае его христианские верования проявились бы заметнее. В поэме нет ни одной цитаты из священных книг, нет обращений к Господу Богу, нет оценок князей с позиций религиозной морали, и вообще традиционный христианский антураж, в отличие от «Поучения» Мономаха, «Хождения» игумена Даниила, «Слова» Даниила Заточника, «Слова о князьях», совершенно отсутствует в «Слове о полку Игореве». Несомненно, что перед походом воинство Игоря по христианским канонам тех и более поздних времен отслужило в Новгороде-Северском молебен и молилось перед битвой, но об этом в поэме ни слова, потому что автор не верил в пользу молитв. Считается доказанным, повторюсь, что на Руси в XII и даже XIII веках сохранялись (или возрождались?) языческие верования и ритуальные церемонии. И если древние погребальные обряды блюлись только в лесных глубинках, то все остальное было распространено довольно широко и в столицах. «Браслеты с изображением русалий находят в составе боярских и княжеских кладов XII-XIII вв. Наличие среди них подчеркнуто языческих сцен показывает, что боярыни и княгини эпохи «Слова о полку Игореве», очевидно, принимали участие в народных ритуальных танцах плодородия подобно тому, как Иван Грозный в молодости пахал весеннюю пашню в Коломне» (Б. А. Рыбаков. Язычество древних славян. М., 1981. С. 436). Почти в качестве аксиомы принято, что автор «Слова» был формально, официально христианином, в душе оставаясь убежденным и суеверным язычником. Нет, на основании текста поэмы этого утверждать нельзя! Автор смело переносит к началу похода солнечное затмение, которое на самом деле произошло через девять дней, 1 мая 1185 года, не верит в небесное предзнаменование и, точно реалистично отметив, что тьмою все русское войско прикрыто, говорит князьям и дружине: «Лучше убитым быть, чем плененным». Он даже не допускает мысли о том, чтобы повернуть назад! «С вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, а либо шлемом испить Дону». Да, имена языческих богов упоминаются в поэме, но боги эти пассивны, и автор ни разу не обращается к ним, не уповает на их могущество. Наоборот, языческие боги - не авторитет для князей! Всеслав самому «великому Хорсу путь перерыскивал». Автор полемизирует с Бояном, «внуком» самого Велеса, Жля и Карна у него скачут по земле, а Див бросается оземь. И ни разу не вспоминает даже Перуна - это было бы поистине удивительно в описании военного похода, если б автор был язычником или полуязычником, так как Перуну, своему верховному божеству, средневековые восточные славяне клялись на оружии. И Ярославна, чей плач считается образцом изъявления языческих верований, не упоминает ни одного языческого бога, а только силы природы - ветер, реку и солнце. Больше того - ветры, якобы «Стрибожьи внуки», даже враждебны войску Игоря - «веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы». << [Первая] < [Предыдущая] 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [Следующая] > [Последняя] >>

 

« Пред.		След. »