Литературный журнал геосимволистов "Мой берег". Библиотека "Символика"

ДАЙ ЛАПУ, ДРУГ

Страница 2 из 2    Вначале о диалоге Новиковых. Из всех трех попыток осмыслить профессионализм в поэзии, попытка Ольги и Владимира самая беспомощная. Владимир, не могущий сформулировать хоть какие признаки профессионализма, отталкивается от противоположного и приводит нам пример «самодеятельности». Вот вам, мол, слабое, а сильное сами найдете: Сосна, береза, ель, осина, Пейзаж за речкой луговой — Средь полевых цветов, Россия, Встает неброский образ твой. Владимир: - Ну, это типичная художественная самодеятельность. То есть стихи, написанные по образцу профессиональных. … Самодеятельные поэты могут быть и кандидатами филологических наук, и докторами, да хоть и академиками. Когда человек знает тысячи чужих строк наизусть, у него нет-нет, да и свои «стишки выкинутся», как у гоголевского героя. Хотя никто не вправе запретить высокообразованным дилетантам самовыражаться метрически …   Вот так все. Имитирующие поиск кокетливые шажки умозаключений, не приводящие ни к каким выводам. Вы, Владимир, хотя бы определение самодеятельности какое дали.     Насчет г. Губайловского. Мне показалось, что он с какой-то целью запутывает своих читателей:   Геннадий Айги, открывший новый конструктивный принцип, не был профессионалом. Его стихи надкоммуникативны, то есть существуют независимо от восприятия. Читатели разных стран и вер его открывали и открывают сами для себя.   А многократно осмеянный Эдуард Асадов профессионалом был. И книги его выходят посмертно, и каждый год среди новых абитуриенток непременно встречаю хотя бы одну его читательницу-поклонницу.     Из слов г. Губайловского следует, что Айги не был профессионалом  потому, что его стихи надкоммуникативны. В силу того, что читатели разных стран и вер его открывали и открывают сами для себя. Если же Асадов – профессионал... Выходит, в сравнении с надкоммуникативными стихами не профессионала Айги, стихи Асадова – ненадкоммуникативны?  Почему? Потому, что его книги выходят посмертно? Потому, что у него есть поклонницы? Значит, у непрофессионала Айги не может быть поклонников и поклонниц? Но ведь сказано, что «читатели разных стран и вер его открывали и открывают сами для себя». Что-то я г. Губайловского не пойму.    А к каким г. Губайловский приходит выводам? Профессиональный поэт это тот, чьи стихи выдерживают анализ по крайней мере двух экспертов, независимых друг от друга и от самого поэта. Это поэт, “на практике” поднявшийся над сектантским разделительным барьером. Профессиональный поэт это тот, кто удостоен публичных отрицательных рецензий (непременно публичных, а не только брюзжания в ЖЖ). Профессиональный поэт это тот, чьи стихи подчиняются новому конструктивному принципу.     Предлагаю подставить в приведенные выше фразы г. Губайловского вместо  - «профессиональный поэт» - словосочетание «хороший поэт». Подставили? Что получилось? Выводы г. Губайловского для «хорошего поэта» так же верны. Может, даже вернее. Отчего же такая путаница?     Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу привести вам стихотворение Д. Самойлова, размещенное в самом начале статьи г. Губайловского: В этот час гений садится писать стихи. В этот час сто талантов садятся писать стихи. В этот час тыща профессионалов садятся писать стихи. В этот час сто тыщ графоманов садятся писать стихи. В этот час миллион одиноких девиц садятся писать стихи. В этот час десять миллионов влюбленных юнцов садятся писать стихи. В результате этого грандиозного мероприятия Рождается одно стихотворение. Или гений, зачеркнув написанное, Отправляется в гости.      Крайне любопытный стих. В нем г. Самойлов классифицирует пишущий люд. Третьими сверху в этой иерархической лестнице – профессионалы. Занимают вроде как свою нишу.    А вам не кажется, что путаница продолжается? Что и г. Самойлов очень как-то неуверенно поставил профессионалов между графоманами и талантами? Что не втискиваются профессионалы в приведенную выше схему?    Гораздо логичнее предположить существование двух совершенно различных иерархических лестниц. Одна лестница: от графоманов – вверх - к гениям. Вторая: от непрофессионалов к профессионалам. Цитируемые выше исследователи профессионализма в поэзии путаются потому, что смешивают несмешаемое. Давайте рассмотрим профессионализм поэтов изолированно от качества написанных ими стихов.     Я считаю, что в поэзии, как и в любой иной отрасли человеческой деятельности, профессионал –  тот, кто умеет делать дело, востребованное определенным кругом нуждающихся в этом деле пользователей. Говоря о стихах, профессионал - не тот, кто пишет хорошие стихи, а тот, кто пишет нужное для определенного круга читателей. Выявить же профессионала в поэзии может – опять-таки по аналогии с профессионалами, скажем, в спорте, - получение признания значительной группы людей (в литературе – читателей), могущее быть выраженным в денежном эквиваленте. Еще раз: главное в профессиональной поэзии – востребованность. То есть могут существовать профессионалы, востребованные любителями какой-нибудь примитивной дворовой поэзии, профессионалы блатных дел. И.т.д. Качество здесь не имеет значения.    И г. Новикова, и г. Губайловский косвенно подтверждают мою правоту: Подтвержденная обратная связь делает пишущего профессионалом.                                                                               О. Новикова.   Совершенно верно, Оля. Только их должно быть очень много, этих обратных связей.    Для ее (профессиональной поэзии) создания необходим пусть скромный, но дар.                                                                             В. Губайловский.    То есть Владимир признает: дар и профессионализм – разного поля ягоды.   А что такое дар? Это ведь качество гениев? Занимающих высшую ступень иерархической лестницы иной? Вот о гениях я хочу поговорить поподробнее.                                                                                                                   2.       Кто такие гении? Это люди, которых мы почитаем. Которым, скажем, поклоняемся. Люди, в непогрешимость которых мы верим. И еще это люди, которых уже нет с нами. Получается, мы почитаем какие-то идеальные фигуры, поклоняемся совершенным божественным существам. Гении литературы Пушкин и Толстой стоят в одном пантеоне с гениями, скажем, полководцами: тем же Наполеоном. Причем, деятельность, послужившая поводом возведения определенного человека в гении, вовсе не так уж важна, и, даже, вторична в сравнении с самим узаконенным фактом гениальности.    Гении созданы? Да. Для чего? Мне кажется, причин несколько. Главная, на мой взгляд – желание веры. Оно изначально в людях. Если люди и не верят в Бога, то, все равно, желающие верить, невольно ищут вместо Бога хоть какой-нибудь его суррогат. Тем более, что суррогат-гений ближе, понятней. Для поэтов, скажем, Пушкин, как Бог, более по профилю. Идеализированная жизнь Пушкина становится своеобразной для поэтов библией. С верой в Пушкина проще лениться в написании стихов, оправдывая свою лень тем, что Пушкин то гений. Проще решать какие-то свои реальные проблемы, идеально опираясь на освященные поэтическими канонами ситуации Его Божественной жизни.      Я утверждаю: гении – выдумки. Вершина нашей второй иерархической лестницы – иллюзия. Если мы начнем по ней спускаться, мы увидим талантов – возможно, еще живых поэтов, которых готовят в гении. Еще ниже – масса тех, кто вроде бы не лишен дарования: та почва, на которой для гениев устанавливаются постаменты.     А кто конкретно занимается тем, что гениев создает? … кто из них талант, кто гений, потом разберутся более компетентные критики и литературоведы.                                                                В. Губайловский.    Г. Губайловский совершенно прав. Гениев создают критики. Вы, может, и спросите: мол, если есть спрос на гениев, - что плохого в том, что люди производят этот продукт? А я вам отвечу: скверное это дело. Скверное тем, что жизнь того же несовершенного Пушкина домысливается и искажается, подгоняемая под создаваемый о Пушкине совершенный миф. Скверное тем, что верящие в этот миф люди принимаются смаковать малое и пустое, какие-то несущественные освященные причастностью к гениальному бытовые подробности. Еще - превращать принадлежащие гениям предметы в фетиши. Согласитесь: любой «верующий» поэт, получивший носовой платок, в который Пушкин месяц сморкался, будет с благоговением носить этот платок около своего сердца. Это скверно… Мне думается, Пушкин такого не заслужил. Милосерднее и честнее пересмотреть о нем мнение и назвать просто неплохим поэтом с любопытными стихами.        Давайте спустимся с верха этой нашей иерархической лестницы в самый низ, к графоманам.  Для чего нужны графоманы? Надеюсь, вы уже догадались: оттенять гениев. Ведь, согласитесь: чем ниже графоманы, тем гении выше. Чем графоманы множественнее – тем крупнее «гениальная единичность».    Кто графоманов создает? Разумеется, опять-таки критики. Важнейшая задача критиков: выявлять и обличать графоманов. Создана целая система критического подхода к стихам, нацеленная на то, чтобы иметь возможность объявить стихи плохими.   Мой взгляд: как нет гениев, так нет и графоманов. Все люди, пишущие стихи, являются поэтами. Каждый написанный стих является определенной идеей,  и, одновременно, частичкой человеческой души. Некоторые стихи - идеи – ключевые. Покрупнее. Некоторые – окраинны. Скажем, малые. И все это вместе – миллионы смыслов – безбрежное поле идей - все это ценно. Потому, что создано людьми.     Давайте вернемся к доводам незримых моих оппонентов.      «Графоманский» приведенный г. Костюковым стих: ...Карие, усталые, Милые глаза, Вот сползает малая По щеке слеза, Вы немало видели Горя и стыда, Что ж тебя обидели Люди и года?.. ……………………… Выйду на крылечко, “Беломор” возьму, Серебрится речка Сквозь ночную тьму. ……………………… Ниже по течению Ждут нас, как тогда, Мир и приключения, Сны и города...    Г. Костюков считает этот стих «графоманским», потому, что он «культурно бессмысленен». А доводы какие?    Здесь ничто не ново. Размер взят из “Смерти пионерки” Багрицкого. Сама ситуация расхоже литературна. Слова вступают в привычные сочетания, за счет этого несут привычные оттенки смыслов. Не сказано практически ничего, а то, что сказано, донесено невероятно медленно. О поэзии как о сжатой речи здесь говорить не приходится; темп высказывания — бытовой, плюс еще пробуксовка на ненужных красивостях…    А что, до Багрицкого, взявшего этот размер для своей «Смерти Пионерки», никто этот размер не использовал? Сразу заявлю: ни размер, ни рифмы ни могут быть чьими-то. Разумеется, все когда-то было найдено впервые. Честь и хвала тем людям, что нашли. Однако, следующие за ними поэты имеют полное право пользоваться этими находками. Они не воруют, а опираются. И это хорошо – опираться. Для того, чтобы опирались, и было найдено. Нужно использовать все. Даже рифму «кровь-морковь» вполне можно применить в стихе, только вот сама идея, для воплощения которой понадобилась данная рифма, должна быть ну очень уж сильна и интересна, чтобы преодолеть многократное использование этой рифмы и прикипевший к ней негативный на нее взгляд.     Насчет того, что в приведенном выше стихотворении ничего не ново... Но ведь конкретно такого стихотворения никто не написал. Если мы и находим в нем привычные сочетания и оттенки смыслов, - чем это не опора на найденное ранее?  По большому счету, это опора на русский язык.  Темп высказывания – именно для этого смысла – оптимальный. Еще раз прочтите: Выйду на крылечко, “Беломор” возьму, Серебрится речка Сквозь ночную тьму.    Измените темп – изменится все. Родится совершенно другой смысл. Предыдущий – погибнет.  ...Карие, усталые, Милые глаза, Вот сползает малая По щеке слеза,     Не сказано практически ничего? Это для вас, г. Костюков. А кому-то, может, по душе именно такая вот идея, нашедшая для себя такую вот оптимальную форму. Для воплощения данной идеи нужны были именно «глаза» и «слеза». И в ответ на ваше  «не сказано практически ничего»  вы можете запросто услышать: «сказано практически все». Это стихотворение ново. И, если почитателей этого стиха будет много, его автор окажется еще и профессионалом.    Г. Губайловский к графоманам еще более беспощаден:    Питательный гумус поэзии вовсе не бесчисленные графоманы (они почти никакой роли в реальной поэзии не играют, поскольку своих стихов писать не умеют, а чужих не понимают, да и не читают почти). Этот гумус — настоящие профессионалы, люди с уникальным голосом и “хищным глазомером…                                                  В. Губайловский    Вы бы, г. Губайловский, поосторожнее были с вашим пренебрежением к графоманам. А то, глядишь, кто-нибудь и ваши сочинения захочет копнуть. Думаю, что вам это было бы неприятно. Кстати, я взглянул на ваши стихи. Ну, вот чисто для примера, ваше – это: Отяжелели грозди после июльских гроз. Налитые светом звезды я вижу сквозь линзу слез.     Чем отличается от этого? Выйду на крылечко, “Беломор” возьму, Серебрится речка Сквозь ночную тьму. Или же – вот вы написали: Давайте поговорим, например, о Бахе или для разнообразия о Глюке. Они надевали шелковые рубахи, отправляясь к знакомой шлюхе.                            Г. Губайловский      Я не пойму: у Баха и Глюка, что ли, была общая любимая женщина? И зачем каждый из них надевал на свидание с этой женщиной шелковую рубаху? И в честь чего – шлюха? Возможно, что с шлюхою вы, г. Губайловский, загнули. Я к вам не придираюсь. Я всего лишь утверждаю, что придраться можно. Г. Костюков вот возьмет, и придерется. Но, с другой стороны, можно почитать стихи и самого г. Костюкова. Вообще, хорошо бы провести ревизию творчества наших критиков. Глядишь, и к «графоманам» помягче станут. А то ведь…                                                                3.      Пока писалась эта статья – обнаружил в сети еще материал по теме. Виктор Топоров в своей статье «Ниже травы» с совершенно мне непонятным остервенением уличает Бориса Херсонского в эпигонстве, то есть опять таки вторичности. Я с г. Топоровым здесь категорически не согласен. В своем желании воплотить волнующие его идеи, г. Херсонский вправе опираться на те любые выразительные средства, на какие он считает нужными опереться. Он вправе не только  использовать найденное тем же Бродским, он вправе вставлять в свои стихотворения и цитаты из Бродского, если эти цитаты помогают ему реализовать поэтический замысел, он вправе брать что ему нужно у того же Пушкина, смешивать с иным... Вы спросите: а каковы доводы самого г. Топорова? Каковы его доказательства  эпигонства г. Херсонского? А их практически нет, доказательств. Есть масса лишнего, не связанного с литературой. Грязь, которой г. Топоров поливает оппонента. Странное копание в еврейской теме.    Одно из стихотворений г. Херсонского, и – реакция на него г. Топорова.   Масличко, масличко, ах азохн вей! Не было бы масличка — не жил бы еврей. По 200 грамм в одни руки. Курочка, курочка, ах азохн вей! Не было бы курочки — не жил бы еврей. По одному цыплёнку в одни руки. Это маме моей — в одни руки, а тёте Бране — в одну руку, у тёти Браны — одна рука, вторую потеряла сразу после войны. Странные они люди — всё у них не слава богу, все теряют руку на войне, а она — сразу после войны, всё не как у людей, всё не как у людей.                                             Б. Херсонский. …………………………………………………….    …(Б. Херсонский) …бездумно (и потому с прямо противоположным результатом) позаимствовав форму у Слуцкого…  совершенно сознательно произвёл жульническую, как при игре в напёрсток, подмену: спровоцировал читательское сочувствие к физическому увечью, перебросил эту естественную эмоцию на фамильную (ну не национальную же?) жадность и на фамильное обжорство, да и на дискриминацию по национальному признаку посвящённому читателю намекнул…                                  Г. Топоров.     Что такое: «позаимствовав форму у Слуцкого»? А у кого Слуцкий позаимствовал форму?  Насчет доказательств «жульнической подмены» - это, вообще, высосанное г. Топоровым «из пальца». Надо же: увидеть в тете Бране преднамеренную провокацию, чтобы вызвать «сочувствие к увечью»! Увидеть  - в курочках – «фамильную жадность»!! «Фамильное обжорство»!!! И еще каким-то образом найти намеки на «дискриминацию по национальному признаку»!!!! А причем здесь, вообще, стихи, и эпигонство в частности?   Не удержался. Поискал продукцию, вышедшую из под пера г. Топорова. С каких же высот своего творчества он судит других? Стихов нет. Переводы нашел. По переводам ведь тоже многое можно понять. Даю ссылку: http://imwerden.de/pdf/auden_stichotvorenija.pdf     На мой взгляд, переводы г. Топорова, конечно, слабейшие. Вот образец:              Лабиринт. «Антропос аптерос» — спешащий Бог весть куда, прямоходящий, Полуразумный человек — Веками продолжает бег По лабиринту. Но в трехсотый Раз у того же поворота Тропы вдоль рощи тех же лип Он понимает, как он влип. …………………………………. По Математике кротчайшей, Путь напрямую есть кратчайший, Но Исторический Урок Гласит: кратчайший путь — не впрок. Искусство, ведь оно свободно, Велит идти куда угодно, Лишь только б душу ублажить. — Но не довольно ли кружить? К тому же эти рассужденья Старинного происхожденья, Тогда как Современный Взгляд Вперен вовнутрь, а не назад. Да и подсказка наготове: Мы — созидатели условий, И, значит, лабиринт возрос, Из наших выделясь желез. Центр (лабиринта, мирозданья) — В моем греховном подсознанье. Не видишь центра — не беда: Ты в нем, а он в тебе всегда. В хотенье — гибель; нехотенье — Спасительное поведенье; Лишь всхлипывая, слышишь всхлип; Я влип лишь в мысль о том, что влип. А коль хотенье неизбывно, То этот опыт негативный Имеет позитивный смысл, — Он в том, что вкус теорий кисл, А практика неэфемерна. Я здесь, мне скверно, это верно, Не вижу выхода вокруг, И стены выше всех наук! «Антропос аптерос», — в какую Мне нынче сторону, — взыскуя, Взглянул на птичку в небесах, Лишенную сомнений сих.                  Уистен Хью Оден (перевод с английского В. Топорова)        Это за деньги, или по желанию? Интересно: кто вас, Виктор, учил рифмовать: «в небесах»– «сих»? Или: «кротчайшей» - « кратчайший»? Что такое «вперен вовнутрь»? Сошлетесь на автора? Думаю, что он не при чем. «Липы и влип» - дешево и надолго. «Вкус теорий кисл»? Думаю, что здесь кисл дух практики вашего в переводах «экспериментаторства». Дальше это разбирать бессмысленно, не зная: сколько здесь от автора, и сколько от переводчика. Но мне ясно одно: если ты выпускаешь из себя такую продукцию – ты не имеешь никакого права критиковать других.    В завершении этой статьи я задумался: какая из затронутых мною тем – главная? Наверное, все же - критики. Генерирующие гениев. Вырабатывающие методику, как превратить поэтов в графоманов. Неужели критики – этакие кровожадные монстры? Сами видите: бывает. По крайней мере, упоминаемых в данной статье критиков, в частности, г. Топорова, я бы назвал «санитарами литературного леса». Так и хочется обратиться к незримому товарищу-критику: дай лапу, друг.      Но, с другой стороны… Вы же понимаете, что я немного преувеличил. Я позволю себе обратиться к критикам:   Не обижайтесь на меня за эту статью. Я хочу, чтобы вы помнили, что имеете дело с человеческими душами, что необдуманные резкие ваши слова – чьи-то душевные раны. Перестаньте преследовать графоманов. Возвеличивать гениев. Вообще, высасывать из пальца то, чего в пальце то и нет. Что вам делать? В современной русской литературе много хорошего. Ищите, продумывайте, рекомендуйте. В общем, приносите пользу. Если все же найдете плохое – поделитесь друг с другом по секрету и шепотом: это чисто технические вопросы. Насчет же хорошего – скорее несите людям. И – громко:    Возьми! Это интересно! Пожалуйста, прочитай! Геосимволист Леонид Шимко << [Первая] < [Предыдущая] 1 2 [Следующая] > [Последняя] >>

 

« Пред.		След. »